Цитадель Гипонерос
Шрифт:
Панические слухи разлетались как та пыль (красная, разумеется), что разносили вихревые ветра (знойные, ясное дело) из южного полушария. Крейцианам с их карательным арсеналом огненных крестов не удалось искоренить старые легенды планеты, и они всплыли вновь, чтобы как-то скомпенсировать неудачу ученых, неспособных дать рационального и обнадеживающего объяснения этой метеорологической причуде.
«Вернулся Сеятель пустоты. Он навсегда развеет нас по небытию…»
То тут, то там здравомыслящие умы утверждали, что уже не впервые двойное затмение тушит свет дня, что, вероятно, оно произошло из-за пролета большого метеорита и что скоро все вернется в норму. Другие, новообращенные, воспользовались ситуацией, чтобы возопить перед однопланетниками о своей вере, воспели хвалу Крейцу, усмотрели в этой внезапной ночи его божественное вмешательство, пригрозили худшими из кар тем, кто распинал миссионеров на скалах, обжигаемых огненными лучами Альтехира и Альшайна. Наконец,
И никто не связывал затмение с полностью обнаженным мужчиной, который неподвижно, словно окаменев, стоял в центре самой большой из площадей Н-Афин. Хотя женщины нашли его симпатичным, сумрачным и странно привлекательным, все хихикали над ним, но затем зеваки, когда устали на него пялиться, решили, что бесстыдство этого незнакомца их возмущает, и оповестили силы местного порядка (это тех самых людей, которые распяли миссионеров и с той поры провозгласили себя силами порядка или стражами н-марсианского суверенитета). Последние растолкали толпу, рассыпались вокруг мужчины, направили на него свои скорчеры (древнейшая из версий волнобоя) и предложили ему одеться. Нарочно отдавая приказ, которого неизвестный не мог выполнить (так как ему явно неоткуда было взять одежду), они просто хотели насладиться чувством превосходства, которое давали их светометы и статус стражей суверенитета. Они терпели иго крейциан более восемнадцати местных лет; наемники из Притива на их глазах насиловали их жен, реквизировали их дома, грабили их магазины, не заплатив ни стандартной единицы (пожалуй — гнуснейшее из их преступлений, что и говорить), и они не упустили возможность продемонстрировать, что не уступят в жестокости своим бывшим мучителям. И поэтому они насиловали женщин (кроме собственных жен), пытали сопротивлявшихся им мужчин, реквизировали лучшие дома и грабили магазины с похвальным постоянством и рвением, отчего немалое число н-марсиан начинали сожалеть о временах варварства подручных империи Ангов. Что же до нарушителя, бесстыдно выставившегося нагишом перед женщинами и детьми, то ему предстояло поглядеть, из какого теста сделаны новые хозяева Н-Марса. Кожу мужчины покрывали странные темно-серые пластинки, наводившие на мысль о стальных корпусах первых кораблей, выставленных в Музее космической предыстории. Сквозило в его неподвижности что-то от роботов, что-то тревожащее. Температура внезапно упала на несколько десятков градусов. Необычный для Н-Марса холод обострял нервозность сил порядка, офицера которых легко было узнать по важному виду и зеленой манишке.
— Законы Н-Марса запрещают публичную наготу, сьер! Будьте добры одеться! — выпячивая грудь колесом, тявкнул офицер.
Взгляд незнакомца медленно переместился на него. Лишенные всякого выражения глаза металлически светились зеленым.
— Во второй и последний раз — будьте любезны соблюдать законы Н-Марса и оденьтесь, сьер! — настаивал офицер.
— Если хотите, чтобы я оделся, принесите мне одежду, — отвечал мужчина.
Голос его, казалось, доносился из бездонной пропасти.
— Мы не отвечаем за предоставление одежды иностранцам, сьер, только за соблюдение порядка!
— Ваша униформа подойдет идеально, — сказал человек, делая шаг вперед.
— Огонь! — взревел офицер.
Все скорчеры одновременно изрыгнули свои бледные, прямые как линейка волны. Они поразили свою цель (с такого расстояния промахнуться было бы трудновато), но не оставили на ее коже следов. Стрелкам показалось, что они стреляют по стене, но, опять же, они бы увидали на каменной или металлической поверхности отметины от попаданий. На губах мужчины появилась сардоническая улыбка. Он продолжал приближаться к офицеру, который задрожал от страха и холода: он внезапно понял, что оказался лицом к лицу с сеятелем пустоты, непобедимым и таинственным существом из н-марсианских легенд, с нечистым созданием, которое поднялось из бездонных глубин, чтобы истребить его планету. Он пальцем не пошевелил в свою защиту, когда чудовище схватило его за горло и большим с указательным пальцами раздавило ему глотку. Затем, в то время как прочие в ужасе продолжали бомбардировать его сверкающими лучами (с такой нервозностью, что не соображали, что заодно попадают по своему шефу), он содрал с мертвеца куртку, штаны, бросил труп в толпу и оделся. Всю эту последовательность действий он выполнял без эмоций, без рывков, без видимых усилий.
— Вот черт! — застонал один из блюстителей порядка. — Да это поганый андроид!
Он выронил оружие и отступил в толпу. Его коллеги последовали его примеру, понимая, что у них нет шансов убить ужасающее существо. Они разом отказались от своих прерогатив, от власти, которую только что завоевали. Ночь становилась все чернее, а холод — все злобнее. Город накрыла атмосфера апокалипсиса. Он как будто отделялся от остальной планеты и погружался в необъятную бездну. Зевакам показалось, что земля под их ногами проседает, что почва, бетон, улицы, мосты, здания, дома — все эти конструкции, которыми они покрыли поверхность своей планеты, — плющатся, осыпаются, растворяются.
Никакого удовольствия от стирания этой планеты и ее обитателей Несотворенный не получил. Он вообще не получал удовольствия от своих свершений. Он развоплощал потому, что с начала времен посвятил себя искоренению творческого напряжения. У него не было ирратипических или эготипических намерений и, кроме того, он и существовал-то лишь потому, что был обратной стороной медали, неусыпным хищником не-желаний, не-тепла.
«Сеятель пустоты…»
Ему давали бесчисленное количество имен, ему посвящали бесчисленное количество культов. Он скрывался в устах лжепророков, он прятался в мечтах тиранов, он проскальзывал в оружие солдата, он вливался в страхи и вражду. Он был барометром человечества, его дамокловым мечом, его не-отражением самого себя. Волны, жар, формы, материя — все эти выражения творческого напряжения вызывали в нем сопротивление, извечное стремление отрезать людей от их истока.
Истребив человечество, он извел бы и себя, потому что, лишившись сопротивления, остался бы без смысла существования. Впрочем, не уничтожай он людей, они бы сами себя уничтожили. Он был неусыпным стражем их недостатков, беспристрастным и неумолимым очевидцем их мыслей, чем-то вроде тех жидкостей или газов, что жадно устремляются в каверны материи. С предельной гибкостью и проворством он заполнял прорехи в человеческом разуме. Покоряя космос, он отчуждал создателей от их истока.
Эти люди, бежавшие от его солдата, от его троянского коня, даже не сознавали, что внутри них лежат все нужные ресурсы для победы над ним. Только воители безмолвия могли все еще преградить ему путь, заставить его отступить перед светом, но над ними он рассчитывал взять верх в индисских анналах. Одержав победу над своими последними противниками, он заставит замолчать вибрирующий хор творения, он остановит бесконечное расширение вселенной.
Глаза сине-зеленые, с золотом… Светлые волосы… Я…
Споры согласования — агенты материнских плат внутри Гипонероархата — взяли на себя задачу нейтрализовать глубинную память своего носителя. Именно этой последней следовало опасаться, этих постоянных данных, этих структурных имплантатов. Теперь она оставалась единственной связью оранжанина с его индивидуальностью, с его эго, с его чувством собственного бытия. И вот споры согласования ее оккупировали, или, точнее, так рассредоточились, чтобы тщательно контролировать доступ к ней. Что касается бывших конгломератов чана, то их состояние адресации, ветвлений, вероятностей было восстановлено. Когда запустилась автономная программа, споры согласования подавили их вариабельную память блока предположений. На девятом этапе План был вообще отменен, и отныне остались активными исключительно функции, необходимые для воплощения Несотворенного.
Рассеянные по центральным мирам астрономы, наблюдавшие за движением небесных тел, не нашли убедительного объяснения внезапному исчезновению Н-Марса, седьмой землеподобной планеты в системе Альтехира. Они организовали экстренный коллоквиум на базе Императорской академии наук и технологий (она еще не успела сменить название) и отправились в Венисию через новые трансфертные агентства, которые расцвели по всем градам и весям изведанной вселенной (ГТК, значительнейшая из трансфертых компаний, уже несколько дней как дрожала за свою монополию). Ученые нагромоздили множество теорий. Сначала заговорили об эксплозии, т. е. разрушении вследствие взрыва, но эта гипотеза не оправдалась, так как явлению не предшествовало никакой вспышки. Затем склонились к имплозии — к своего рода схлопыванию планеты внутрь самой себя, — а затем к внезапной дематериализации, как если бы Н-Марс попал в захватный луч гигантского деремата, и надеялись найти планету где-нибудь в другом районе космоса, даже несмотря на нереалистичность таких надежд. Наконец, прозвучало несколько голосов за то, чтобы провести связь между исчезновением планеты и странным растворением скаитов. Эти последние пришли к выводу, что Гипонерос — это второе, оккультное имя Н-Марса и что тайна происхождения скаитов наконец-то раскрыта. Прозвучали возражения, что популяция н-марсиан обладает физическими характеристиками людей и что, хотя она очень стара и ужасный климат планеты, вероятно, вызвал серьезные генетические мутации, нет никаких доказательств того, чтобы она могла породить столь откровенно нечеловечных существ.
Поскольку империя Ангов рухнула с быстротой и легкостью карточного домика, а от бывшей Конфедерации Нафлина ничего не осталось, то не нашлось межпланетного органа, уполномоченного решать — что делать дальше с этой катастрофой (но что можно поделать с трагедией, которая поглотила миллиарды людей?), и все осталось как было. В коллективном человеческом сознании возобладала идея, что н-марсиане заигрались с неподвластными им силами. Заключительный отчет коллоквиума формально не отрицал идею секретного пакта Н-Марса с Гипонеросом и оставил лазейки для всевозможных выводов, включая самые дикие и самые бредовые.