Цитадель "Вихрь"
Шрифт:
— Тиша, молодец, — Прометей хлопает по плечу, и я краснею от радости: он впервые назвал меня кратким кодовым именем, и для меня это сродни похвале. — А теперь уходим!
Спустя добрых пятнадцать минут бега по разнообразным светлым, темным, длинным и коротким коридорам у нас под ногами вздрагивают монолитные плиты, а в отдалении слышится гул и грохот, как от мощного взрыва. Впрочем, это он и есть, но сейчас нам нечего бояться: бомба была спроектирована и установлена так, что не повредился ни один лишний метр. Единственное, что мне по-настоящему
В здании уже не слышно стрельбы: Система мертва, а значит, игра с ней в кошки-мышки окончена. Все эти люди, которые служили на нее долгое время, в один момент теряют ориентацию, оставляют свои посты, пытаясь в темноте найти дорогу к эвакуационным выходам. Им уже не до борьбы с неведомым врагом: они ищут путь к отступлению, потому что приказывать больше некому.
Спрыгивая с последних ступеней пожарной лестницы, — и тяжело же все-таки без телепортов! — я радостно окликаю Варяга, машу рукой Сойке, но они, обернувшись, совсем не радуются. Все, кто собрался в конце коридора, столпились вокруг чего-то… или кого-то. Тревога не отпускает меня, разрастается в груди колючим шаром, и я, подойдя ближе и пробравшись сквозь плотно сомкнутые ряды, с трудом сдерживаю вскрик. Сергей стоит на коленях к нам спиной. Непривычно ссутулившийся, поникший и мрачный, — это понятно по одним только сгорбленным плечам и опущенному взгляду — он не оборачивается на наши шаги и голоса. Мелисса лежит на полу рядом с ним, поверх грязной голубой майки — перевязки крест-накрест, и он держит ее за руку, но… столько боли и пустоты в глазах я не видела еще ни у кого.
— Сделайте что-нибудь, вы же с медициной знакомы! — просит он, взглянув снизу вверх на моего деда, но тот тоже опускает взгляд, скрестив руки на груди.
— Что здесь можно сделать… Моей лаборатории больше нет.
Север тоже здесь. И та светловолосая девушка в красной униформе Системы: стоит, прислонившись к его плечу, и беззвучно всхлипывает, украдкой вытирая слезы. Мне невыносимо больно смотреть на Сергея, но еще больнее осознавать эту потерю. Да, Мелисса не была моей наставницей, но мы успели полюбить ее за доброту и душевность, и как человек она мне очень нравилась. А еще я знаю, что вторую смерть близкого человека Сергей не то что врагу — самому себе не простит.
— Она жива? — спрашиваю шепотом, опускаясь на колени рядом. Ветер смотрит на меня хмуро и отстраненно, но молча и обреченно кивает.
— Да. Но… Две очереди навылет. Она не протянет и получаса.
Кусаю губы, чтобы не разреветься. Кажется, что Мелисса уже не дышит. Только изредка от болевых судорог вздрагивают ее ослабевшие руки, и Сергей тогда крепче сжимает ее хрупкую кисть, рассеянно гладит тонкие пальцы. А я неосознанно тянусь к верхнему карману рубашки.
— Север!
Пора
— Объясни мне, как это работает, — дрогнувшей рукой вытаскиваю ампулу с голубым раствором. — Что это?
— Это… ну… — он заикается, его взгляд бегает, но, взглянув на нашего наставника, он быстро берет себя в руки. — Это сыворотка, способная почти полностью перезапустить все жизненные процессы в организме. Остановить заражение, срастить переломы, улучшить свертывание крови, очистить ее при необходимости, обновить ткани поврежденных внутренних органов, — он тараторит, как по заученному, и вдруг, запнувшись, вскидывает на меня широко распахнутые глаза. — Сенька, ты гений!
Он выхватывает у меня ампулу, из своего несессера (вероятно, выданного здесь после инициации) достает шприц. Не сомневаюсь, что мы поступаем правильно: мне лекарство больше не нужно, я как-нибудь справлюсь. По рядам столпившихся вокруг служащих шелестит неразборчивый шепот, а Димка тем временем уверенным движением вводит лекарство в тонкую вену на сгибе локтя Мелиссы. Минуту-другую ничего не происходит. Я по привычке бросаю взгляд на запястье, но часов там больше нет: они свое дело уже сделали. Мы все замираем в ожидании, у Димки едва ли не трясутся руки, Юра, Артем и Эля с любопытством заглядывают нам через плечо.
На мраморно бледное лицо Мелиссы постепенно возвращаются краски. Легкий румянец чуть трогает бледные щеки, с губ срывается дыхание, и она медленно открывает глаза, смотрит вверх, на нас, ясным и чистым взглядом.
— Господи, Ника!..
Сергей крепко сжимает ее в объятиях, и она, несмело обняв его в ответ, прижимается щекой к колючей щетине. Она еще совсем слаба, но находит в себе силы шепотом сказать тихое и едва различимое “спасибо”. И я готова поклясться, что лицо нашего наставника впервые за много лет озаряет улыбка, полная радости, облегчения и бесконечной благодарности.
— Прости меня, родная, — так же тихо шепчет Сергей и осторожно, бережно касается ее губ своими. По бледным щекам Мелиссы катятся слезы, но я, кажется, знаю, отчего. Так плакать иногда полезно.
Кто-то сзади аплодирует, и вскоре аплодисментами взрывается вся толпа ребят и наставников. А я, мимолетно встретившись с дедушкой глазами, лукаво подмигиваю. Он задорно отвечает мне тем же, и, наконец-то вздохнув полной грудью, я смеюсь и плачу от радости.
Ради этого стоило прийти в Цитадель и рискнуть. И хотя мне больше не нужна четвертая ступень и служба до конца жизни, я знаю, что не отступлю и не сдамся. Мы вместе построим новый мир на обломках старого, и он, как птица феникс, поднимется из пепла прошлого светлым будущим. Рука об руку с теми, кто стал мне бесконечно дорог, мы пройдем этот путь до конца, и если огни, которые освещают его, погаснут, мы обязательно найдем в себе силы зажечь свои.