Цитатник бегемота
Шрифт:
Некоторое время этот самый профессор в упор разглядывал Ивана, а потом заговорил:
— Меня зовут профессор Фридрих фон Кугельсдорф. — Голос у него был бесстрастный и какой-то даже пустой. — Я руковожу исследовательской лабораторией, в которой вы в данный момент находитесь. Не соблаговолите ли объяснить, милостивый государь, каким образом вы здесь очутились, как ваше имя и кто, собственно, вы вообще такой?
Он выжидательно замолчал и обратил пристальную пустоту своего взора на Ивана.
Иван не ответил и снова закрыл
Знают, что он хорошо говорит по-немецки, вот и… Хотя чего ради этот мужик допытывается, кто он такой и откуда взялся…
— Отвечайте же! — несколько нетерпеливо сказал профессор.
Ну и имечко у него, однако…
— Вы меня слышите? — повысил голос фон Кугельсдорф.
«Абер фрайлих», — подумал Иван, а вслух нехотя буркнул:
— Яволь…
А может, это просто чей-то дурацкий розыгрыш? А может…
— Ежели слышите, так отвечайте на поставленный вопрос, — раздался скрипучий до неприятности голос откуда-то из угла.
Иван сообразил, что говорит второй из оставшихся в комнате — его он не успел разглядеть. Он открыл глаза и грустно посмотрел на говорившего.
Лучше бы он не смотрел.
В углу, не касаясь спинки стула до невозможности прямой спиной и аккуратно положив ногу на ногу, сидел человек в черной эсэсовской форме: перчатки, кресты, значки, ремни, кобура, начищенные до зеркального блеска сапоги, из-под фуражки с серебристой мертвой головой — почему не снял убор в помещении? — холодный немигающий взгляд льдистых голубых глаз…
Обмирая, как в кошмаре, Иван смотрел на невозможного персонажа, чувствуя, что уже не сомневается в абсолютной нереальности происходящего. Шутки, похоже, закончились: Иван явственно обонял запах керосина, витавший над его личным делом…
— А это, — профессор сделал широкий жест рукой, — господин…
— Кляйн, — проскрипел эсэсовец. — Оберштурмбаннфюрер Генрих Кляйн.
Он встал со стула, и все его портупеи с сапогами заскрипели в унисон с голосом хозяина.
— Герр Кляйн, — произнес профессор, — занимается тем, что…
— Подождите, профессор, — перебил его эсэсовец. — Я сам. Он подошел к Ивану, измерил его холодным взором и заговорил:
— Я занимаюсь тем, что отвечаю за секретность экспериментов, проводимых лабораторией профессора фон Кугельсдорфа. Я по мере сил борюсь с врагами нации и фюрера, со шпионами и диверсантами, но, — он поднял палец, — честным немцам бояться меня нечего. Вы будете отвечать на мои вопросы… Так?
— Да, — чуть ли не прохрипел Иван.
— Отлично, — удовлетворенно кивнул Кляйн. Он заложил руки за спину и некоторое время ходил по комнате. Потом вдруг резко повернулся и в упор спросил у Ивана по-французски:
— Ваше имя? Чин? Задание?
Придумал бы что-нибудь поновее, разозлился Иван. Что за шуточки, в самом деле? Ротмистр задрипанный. Жандармская морда.
— А почему по-французски? — задал он резонный вопрос. — Я что, похож на лягушатника? В моем лице есть что-то гасконское?
— Вообще-то нет, — несколько недоуменно произнес Кляйн.
— Тогда в чем же дело?
Немец не ответил. Создалось впечатление, что он желал бы почесать в затылке.
— А кто же вы тогда такой? — в затруднении спросил он. — Американец? Англичанин?
Иван укоризненно смотрел на него.
— Неужто поляк? — в священном ужасе проговорил Кляйн.
— Еще скажите, что я русский, — печально молвил Иван.
— Ну, это уже чересчур, — хмыкнул оберштурмбаннфюрер. — Я такого говорить не собирался…
Он сокрушенно покачал головой, а Иван в это мгновение с ужасающей отчетливостью понял, что все это — не шутка, не розыгрыш и не бред, а самая что ни на есть реальная реальность — какой бы странной и страшной она ни казалась, — и что в этой реальности ему предстоит находиться неизвестно сколько… и кто знает, чем все здесь происходящее может для него; да и для других, закончиться… и закончится ли вообще.
— Итак, — произнес Кляйн жестко. Взгляд у него был холодный и цепкий. — Шутки в сторону. Я понимаю, что вы не шпион. Однако кто же вы в таком случае?
Надо что-то срочно придумать… Эти двое- вовсе не простаки и не дураки. Но что у них на уме? Что это за лаборатория такая? Вот гнусная машина: надо же было ей так взорваться…
— Я… Я не знаю… Я не помню… господин оберштурмбаннфюрер… Взрыв… да, взрыв, а потом…
Профессор и эсэсовец выжидательно смотрели на него.
— Какой сейчас год? — выпалил вдруг Иван, пытаясь приподняться.
Кляйн и фон Кугельсдорф быстро переглянулись.
— Одна тысяча девятьсот сорок третий, — сказал профессор. — Седьмое мая.
— Вы думаете, он на самом деле ничего не помнит? — вполголоса спросил Кляйн. Профессор дернул плечом.
— Вполне может быть, — пробормотал он. — После такого взрыва… Вы офицер СС? — вдруг спросил он.
Иван сначала не понял, а потом чуть не подскочил на кровати. Ну конечно! Татуировка с номером группы крови под мышкой…
— Да, герр профессор, — как бы в полузабытьи с трудом проговорил он. — Гауптштурм… Нет, не помню! — воскликнул он с душевной мукой в голосе, заведя глаза на черную фуражку Кляйна.
Немцы опять быстро переглянулись.
— Но хоть что-то вы должны помнить? — раздраженно спросил Кляйн. — Где вы служили? В какой части? Что это было — полевая часть или какое-нибудь ХОЗУ?
Иван смотрел на него, лихорадочно соображая.
— Нет… К пятому управлению я не имел отношения, хотя генерала Поля помню…
— А что еще? — быстро спросил Кляйн. — Гестапо? Разведка?..
Как же, забудешь такое — Броневой с котом Матроскиным, зло подумал Иван. Все двенадцать серий…
— Нет, — ляпнул он наобум. — Корабль… холодно…