Цивилизация 7.0
Шрифт:
За секунду до того, когда по его ощущению должен был ударить новый залп, Спиций повалился в грязь, вжался в стенку окопа.
Но залпа не последовало. Ни через секунду, ни через десять, ни через минуту.
Тогда он осторожно поднялся, сел, привалился к стенке. Выждав ещё немного, выглянул из окопа.
И тут же кровь отлила от его головы, ноги стали ватными, и центурион медленно сполз обратно в окоп, не в силах оторвать взгляд от неразорвавшегося ядра перед самым своим лицом. Тлел, догорая, фитиль.
Едва зад Спиция коснулся
Отдышавшись, дождавшись, когда утихнет дрожь в ногах, он снова поднялся и уже размеренным шагом, не торопясь, пошёл в расположение своей центурии.
— У нас четверых убило, — сказал ему Клавдий по прозвищу Гончий — красномордый, рябой, медведеподобный. Говорили, он бывший гладиатор и участвовал в восстании Спартака. Скорее всего, врали. Клавдий-разбойник — в это Спиций поверил бы охотно, а вот Клавдий-соратник Спартака — это как-то…
— Кого? — бросил он, не глядя на Гончего.
— Аврелия Ящерицу, Авла Хромого, Сервия Гнаска и Нумерия Триция.
Гнаска было жалко. Спиций знал его вот уже одиннадцать лет; этот вечно хмурый, полупьяный любитель гарума, чеснока и лесбиянок, рождённый от римлянки и галла, дважды спасал Марку жизнь и четырежды помогал в самом зародыше пресечь зреющий в центурии бунт. Когда поднимется, надо будет пристроить его получше.
— Поднимутся все? — спросил он на всякий случай.
— Все, кроме Гнаска. Ему башку выкорчевало из тела, как выдирают репу из земли.
Спиций пересохшим горлом проглотил шершавый комок, поморщился.
— Ящерицу в дозорные, — сказал он, стараясь не показать досады. — Хромого — на кухню. Триция — в Мёртвый легион.
— Да, центурион.
— Раненые есть?
— Трое. Статий Скула, Гай Прокул и Немесий Плавт.
Немесия центурион тоже знал хорошо. Сейчас старик безвольно сидел в грязи и постанывал, а сестра Айгуль перевязывала ему культю — шрапнелью Немесию оторвало левую кисть.
— Сальве, центурион, — просипел старик, морщась от боли. — Вот и меня укоротили.
— Это ничего, — ободряюще улыбнулся Спиций. — Ты и такой нам пригодишься. Ведь меч ты держишь в правой?
— В правой, центурион.
— Вот и хорошо. Немного отлежишься и снова в строй.
— Да, центурион.
— Главное, что не на голову укоротили, гы-гы, — вставил Гончий, осклабившись. — Вот Гнаску повезло меньше.
Спиций снова поморщился, не глядя на Клавдия. Он ненавидел его сейчас за принесённую недобрую весть, как будто это сам Гончий был виноват в гибели Гнаска.
— Сколько тебе лет? — обратился центурион к Плавту, когда тот зашипел от боли после очередного прикосновения санитарки.
— Не помню, — покачал головой солдат. — Кажется, сорок один стукнуло на майские календы.
«Не может быть! — подумал Спиций. — Совсем обеспамятел старик».
Он был уверен — да Плавт и выглядел так, — что старому легионеру не меньше шестидесяти с гаком.
— А сколько лет ты уже в этом окопе? — продолжал он, не вступая в спор. Ему хотелось отвлечь старика от боли, которую причиняла перевязка.
— Всю жизнь, — ответил Немесий просто.
— Я бы тоже так ответил, если бы меня спросили, — вставил Гончий. — Хотя я здесь четвёртый год, но кажется, что всю жизнь.
— А мне не кажется, — сварливо оборвал его Плавт. Похоже, он не очень любил Клавдия. Впрочем, Гончего мало кто любил. — Я действительно всю жизнь в этом окопе. Я в нём родился. Моим отцом был Луций Констриктор, если тебе что-нибудь говорит это имя.
Спиций конечно же слышал о легендарном Луции Констрикторе. Гончий, кажется, тоже был о нём наслышан, потому что почтительно дёрнул лохматой бровью. Вслух он пробормотал наигранно недоверчиво:
— Ну-ну, рассказывай…
— Я родился на южном склоне, — обратился Плавт к центуриону, старательно не замечая Клавдия, — там, где сейчас стоят ацтеки. Это после передислокации их туда поставили, а раньше там стояла центурия Констриктора. Тогда ещё не было восьмой окопной линии, да и народу воевало поменьше.
«Что ж, — подумал Спиций, — пусть ему даже сорок один, как он говорит. Это сколько же лет уже тянется война? Говорили, что семьдесят, но…»
— А мой отец родился вот на том самом месте, где ты стоишь, центурион, — продолжал Плавт. — Тогда здесь был командный пункт девятого Триумфального легиона, в котором он и состоял. Это уж когда весь легион полёг в Атаке Одиннадцати, и остались от него только пятеро солдат, отца моего перевели в легион Жаворонков. А годом позже моя мать, Цецилия Понта, погибла в газовой атаке врага.
Санитарка закончила с перевязкой, бросила украдкой быстрый взгляд на Спиция, потупилась. Клавдий язвительно оскалился — он-то, в отличие от центуриона, давно замечал эти торопливые девичьи взгляды из-под ресниц на обветренное, мужественное, словно вырубленное топором лицо вояки.
Когда Айгуль, скользя по грязи, пробиралась мимо него, Клавдий хлопнул её по заду и зашёлся в смехе — заржал жеребцом, заревел медведем. Марк Спиций бросил на него неприязненный взгляд, повернулся идти.
— Ладно, Немесий, — кивнул он раненому, — не унывай. Ещё повоюем.
— Да, центурион, — охотно подхватил тот. — Я не унываю. Новая рука, конечно, не вырастет, но и старая была не больно-то мне нужна. Щит как-нибудь приноровлюсь держать, а для меча вполне хватит и одной руки.
Махнув Клавдию, чтобы не следовал за ним, Спиций спустился в небольшую падь, где группа жилистых поджарых египтян в тростниковых юбках меланхолично и медленно рыла в обход Склизлого болота девятую линию.
— Эй, Монту, — окликнул Спиций десятника.
— Да, господин? — худощавый смуглый Монту поднял голову, отставил на время лопату.