cнарк снарк: Чагинск. Книга 1
Шрифт:
– Понимаете, Геннадий, – проникновенно сказал Механошин. – Мы заинтересованы в развитии…
Я отошел подальше и сфотографировал. Мэр беседует с руководителем раскопок. В кадр попал коровий череп, но я не стал переснимать, и так хорошо. Вообще, это хазинская фишка – он любит в городских фотографиях оставлять мелкие фиги: вот вроде красивое синее здание областной промышленной палаты, но если вглядеться, то на заднем плане обнаружишь, как бомжи несут вдаль облезлый холодильник.
– Наше дело прозвонить поле, – не сдавался Курт. – Мы его прозвонили. Можете строить хоть пирамиду, заключение подпишем.
Мне казалось, что Механошин сам плохо представлял, что его смущает. Но раз мы так долго и трудно шли через поле, надо было найти, зачем мы сюда шли.
Гена стрельнул окурком в поле.
Механошин вдруг рассказал, что нашел в детстве странный камень, им чрезвычайно удобно было колоть орехи, а потом выяснилось, что это каменный топор. Это было как раз на Данинском поле…
Он замолчал, вытер лоб платком.
Гена пожал плечами.
– Каши хотите? – спросил он.
– Да, – неожиданно согласился мэр.
Я тоже не стал отказываться, с утра не ел и не пил, так что рисовая каша с томатной килькой в компании мэра Механошина и археолога Кобейна была не самой безнадежной идеей. Мы втроем уселись на бревно, Гена разложил по мискам кашу, стали есть. Оказалось вкусно.
Механошин сказал, что примерно такое он ел в армии. Сказал, как ему там было хорошо, а сейчас не жизнь, а дерьмо морона. Так и сказал. Гена принялся хохотать, а потом спросил, не может ли мэр подвезти его до магазина, нужны веники, кто-то порушил весь экспедиционный запас. Механошин согласился, предложил подкинуть и меня, я отказался. Поснимал вокруг, получилось неплохо: мэр города и археолог Геннадий обсуждают вопросы археологии.
Они доели кашу, мэр помахал рукой, и к лагерю через минуту подкатил джип. Гена закрыл котел с кашей на походный замок, Механошин заверил меня, что мы можем быть спокойны, все будет лучшим образом.
Пора возвращаться. Я пошагал в сторону города, стараясь успеть до грузовиков.
Аглая и ее друг все еще возились с шаром, но, похоже, приближались к финишу – шар надулся, и Аглая удерживала его с трудом. Мужик в реке все так же ловил ельцов. На отмели появились старухи, они запускали в воду простыни и громко ругались на рыбака выше по течению. Освободившийся земснаряд снова углублял русло, для бумажного комбината потребуется много воды. По мосту ехал мужик на мотоблоке, в кузове колыхалась копна свежей травы, пора было возвращаться в город.
Когда я шагал по мосту, Аглая и ее друг свой шар все-таки запустили. Он на некоторое время завис над рекой, словно осматриваясь, потом спохватился и полетел к северу. Аглая и пацан махали ему руками вслед.
На обратном пути заглянул на рынок. В автомагазине купил прокладку для карбюратора. В овощном купил полкило черешни. В рыбном двух вяленых подлещиков. Думал купить еще что-нибудь, приглянулся стул ручной работы, почти решился.
Чагинск – маленький город. Когда я приезжал к бабушке, здесь проживало пятнадцать тысяч человек, но на улицах я встречал приблизительно одних и тех же. Сухорукого Калича, электрика Колмогорова, подрабатывающего печником, Колю Турова на красном «Восходе», Александрова из леспромхоза, Снаткину.
Снаткина жила на углу Сорок лет Октября и Кирова в большом доме, крашенном светло-коричневым. Федька рассказывал, что Снаткина служила снайпером и потеряла глаз во время стрелковой дуэли в Кампучии, – врал, у Снаткиной оба глаза были на месте. Федька уверял, что один стеклянный, он сам видел, как однажды глаз выпал. А про Кампучию тогда по телику показывали. Кристина же рассказывала, что зрение Снаткиной испортил муж, когда узнал, что она хочет уехать учиться, ударил по голове замороженной щукой, повредил глаз и разорвал барабанную перепонку. Глаз потом вылечили, а слух нет. А когда Снаткина выписалась из больницы, выяснилось, что ее документы муж сжег, а сам сбежал неизвестно куда. С тех пор Снаткина жила кое-как, трудилась вахтершей на хлебозаводе, приемщицей во вторсырье и сортировщицей в прачечной. Да, я почти решился на стул, но тут на рынке вдруг появилась Снаткина. Как всегда, с велосипедом и в зеленом плаще.
Снаткина немедленно заметила меня и поманила пальцем, я подошел.
– Ты зачем приехал? – спросила Снаткина. – На кладбище к бабке, что ли?
Бабушка ненавидела кладбища, ненавидела могилы, Родительскую субботу, пластиковые цветы и кладбищенские пикники.
– Приходила она ко мне, – сообщила Снаткина.
Я не особо удивился.
– Стояла… Знает, что ты здесь. Сказала, чтоб уезжал.
Бабушка не хотела, чтобы я возвращался в Чагинск. Я так и сделал.
– У меня кое-что для тебя есть, – сказала Снаткина. – От бабки твоей передача.
– Что?
– Пойдем, покажу.
Снаткина поправила зеленые глаукомные очки и покрепче ухватилась за руль велосипеда. Новый, кстати.
Никогда не видел, чтобы Снаткина ездила на велосипеде, если это и случалось, то наверняка очень давно. С велосипедами Снаткина всегда ходила. При этом меняла их регулярно, впрочем, всегда предпочитая классические модели, обязательно с мужской рамой и прочным багажником.
Мы шагали в сторону Сорока лет Октября, я боялся, что Снаткина станет расспрашивать про мою жизнь, про то, чем я занимаюсь, женился или нет, но Снаткина молчала – кажется, я ее не особо интересовал.
Минут десять мы сосредоточенно шагали по улице Любимова, не по тротуару, а по краю проезжей части, друг за другом, думаю, выглядели идиотски, затем Снаткина остановилась возле колонки, долго сливала воду, попила из горсти и сказала, что вода определенно испортилась.
– Это из-за копателей, – сказала она. – Я им говорила не копать, до горечи докопаются. Но они не послушались. На огурцах весь цвет сгорел, а как станцию построят, так и все сгорит.
– Они строят бумажный завод, – поправил я. – Самый крупный в европейской части России.
Снаткина брякнула в звонок.
– Это Механошник придумал, я знаю, – сказала она. – Помню его, сволочь, в сплавной работал после армии. Потом в техникум его мать устроила, хотя и дурак, потом в райпо. Тогда и подженился. Галина…
Галина была из Белоруссии, приехала сюда на швейную фабрику работать, через год ее бригадиром поставили, толстая баба. Познакомились они с Механошиным на танцах в Каменке, он ее сразу позвал, так и съехались. В райпо «Москвич» зеленый взяли и дом напротив Соловьевых. А мать у него коммунальщица, еще в старом коммунхозе на Спортивной работала, партийная. И Галину в хорошее место устроила, так всю дорогу и воровали…