ЦРУ против СССР
Шрифт:
К 200-летию существования США правящая олигархия куда как хорошо усвоила этот принцип, необъятно расширив его. Те в конгрессе, кто вдруг припоминал азы американской законности, судьбы разных королей, представали, мягко говоря, чудаками. В конце 1975 года бойкий конгрессмен Кох жаловался с трибуны в палате представителей. И было на что. Он, озабоченный судьбами законности в великой республике, поймал за лацкан пиджака ревнителя оной от ЦРУ – Хелмса. Кох, памятуя, что в тайное ведомство вцепились комиссии конгресса, осведомился у Хелмса о численности служащих и бюджете ЦРУ. Высвобождая лацкан, Хелмс процедил:
– На такие вопросы мы не отвечаем.
– Как, – подпрыгнул Кох, – вы говорите, что я, депутат конгресса, не имею права знать бюджет, за который отдаю
– Разумеется… – презрительно скривил рот Хелмс, – наши ассигнования включены в большие ассигнования по другим ведомствам, и вы, конечно, не знаете.
– Выходит, что они могут проходить по статьям социального обеспечения?
– Пока мы не обращались к ним, но вы подали недурную идею.
Небрежно потрепав по плечу лишившегося дара речи конгрессмена, величественный Хелмс прошествовал дальше, а Кох, оправившись, бросился в палату представителей, где и рассказал о диалоге, воспроизведенном выше текстуально. Однако небо не рухнуло на землю и под Капитолийским холмом не раздался гул, возвещающий о землетрясении. Седовласые сенаторы и шустрые конгрессмены в подавляющем большинстве отлично знают каучуковую растяжимость американских законов, незыблемых разве для простаков. Таковым и оказался упомянутый Кох, который взывал к своим коллегам – потребовать наконец от ЦРУ, ФБР и прочих их собратьев сообщить, сколько средств налогоплательщиков идет на их работу.
«Ведь вот чего вы боитесь по обе стороны прохода и о чем некоторые из вас говорили: „Ну, если мы сделаем это, то это будет лишь первый шаг“, – с завидной наивностью увещевал Кох государственных мужей. – Возможно, так, однако, каков бы ни был второй шаг, палата представителей желает сделать его, а если он окажется последним шагом, то пусть так и будет. Если палата представителей решит, что ей нужно больше информации, она должна проголосовать за это.
Что в этом плохого? Ведь именно это называется демократической системой, а нас выбирают сюда, чтобы мы были ее частью» [304] .
304
«Congressional Record». October I 1975, p. H9359.
Совершенно напрасно г-н Кох стыдил 434 конгрессменов, своих коллег, и взывал к их гражданским чувствам. Никто, надо думать, не опустил глаза. Сидевшие перед трибуной отлично понимали, что тайная полиция – оплот порядка, существующего в США, который дает им безбедное существование, а иным, особо отличившимся конформизмом, открывает перспективы продвижения по служебной лестнице. Одно дело – высокая риторика насчет демократии перед избирателями и за рубежом, другое – реальная жизнь. «Пожелать», как выразился Кох, сделать некий шаг и попытаться всерьез влезть в тайные дела ЦРУ и К° – самое последнее, на что пошли бы государственные мужи, собравшиеся в зале. Никто и не помыслил, чтобы поставить вопрос на голосование и тем самым усомниться в святости дела тайной полиции.
Больше того, было бы величайшим безрассудством предъявлять на обозрение высшую мораль, объявив на нее монополию, и, живя в стеклянном доме, бросаться камнями в безнравственных мастеров и подмастерьев дел сыскных. По великому множеству причин в том юбилейном 1976 году, отмеченном и трудами комиссий Черча и Пайка, прожектора американских средств массовой информации рельефно высветили более чем скромные формы соблазнительной, по критериям США, блондинки Элизабет Рей. Молодая женщина, работавшая, по бухгалтерским ведомостям, секретаршей под куполом Капитолия, гордо созналась, что за все время она и не притрагивалась к пишущей машинке. Однако предприимчивая Элизабет сумела надиктовать на магнитофонную ленту книгу о своих трудах здесь, в Капитолии, и вблизи него. Она снесла рукопись издателю, видимых последствий не случилось, пока не грянул год 1976-й. В славный юбилейный год в редакции «Вашингтон пост» Элизабет, изможденная многолетними трудами, нашла теплый
Читающей Америке всего за 1 доллар 25 центов издательство «Делл» преподнесло душераздирающий шедевр «Дополнительные вознаграждения в Вашингтоне». Это введение в политическую порнографию с лихвой объясняет, где и почему проведены границы любознательности конгресса.
Рецензент волнующего произведения отмечал: «Если вам когда-либо приходилось видеть, как служитель передавал сенатору записку и вызывал его из зала, в то время когда он произносил важную политическую речь, вы, несомненно, по своей наивности предполагали, как и я, что ничто, за исключением разве ядерного нападения или стихийного бедствия, не могло прервать его выступления. Рекомендую быть более мудрым. В девяти случаях из десяти то, наверно, была Элизабет, заглянувшая со словечком одобрения: „Мне просто захотелось взглянуть, как ты чувствуешь себя, и сказать привет!“ Разве можно быть уверенным, что это плохо для демократии? Замшелые старики сенаторы возвращаются на свои места, излучая добрые чувства и преисполненные снисходительности к своим избирателям».
Герой мемуаров Э. Рей, естественно, сам ее босс-конгрессмен В. Хейс. Помимо него, четыре встречи каждый вечер и еще три отложенные. «Не думайте, что такая жизнь забава, нет, труд, – продолжает рецензент, – в любой момент ее могут призвать услаждать незнакомых мужчин, приехавших в Вашингтон, чтобы провести здесь конец недели. В конце концов об одолжении просит босс». Рей в отчаянии от жизни такой бросилась к священнику исповедоваться. Но и он обошелся с ней отнюдь не как с прихожанкой [305] .
305
Political Oraltory. – «The Village Voice», August 8, 1976.
Другой рецензент сделал акцент на политическую сторону произведения. «Поднятые проблемы интересны и показательны. Кое-что, безусловно, незаконно – политические деятели тратят государственные и партийные средства, чтобы тешить свою плоть, вероятно, на это идет такой же процент, как тратят руководители монополий на указанные цели. Хейс будто бы выплачивал скромнице Элизабет по 14 тысяч долларов в год, в среднем по 200 долларов за визит, если принять в расчет ее подсчеты – одно-два посещения в неделю, а вот губернатор штата, имя которого я не хочу называть, оплачивал из избирательного фонда тренера по теннису для своей жены и любовницы. Нужно твердо помнить: государственные деятели не могут жить так, как они считают необходимым, на законно получаемое ими жалованье (не говоря уже о миллионных состояниях, которые они оставляют)».
Что касается собственно темы колоритных воспоминаний, то для рецензента она не в диковинку. Он напомнил книгу Миры Макферсон «Любовь сильных мира – взгляд вплотную на политиков и их браки». Рецензент знает «сенатора, чьи политические взгляды коренным образом изменила женщина, с которой он имел роман». При всем этом, сознался рецензент, «сообщения, впервые напечатанные в журнале „Тайм“, об оргиях в самом Капитолии будто бы в служебных помещениях спикера палаты представителей Карла Алберта затронули меня и, полагаю, множество американцев. Прекрасная картина: наши „лидеры“ в роли развратных стариков за стенами Капитолия, в то время как мой сын-шестиклассник с классом снимаются у Капитолия на память об экскурсии в Вашингтон». И в заключение: «Большинство речей политических деятелей из рук вон плохи. Я упоминаю об этом потому, что не раз слышал от соблазнителей избирателей сравнение ораторского искусства с сексом – как толпу, так и женщину побеждают, с той только разницей, что толпа менее опасна и не пишет книг» [306] .
306
Straight Sex and Perverse Politics in Washington. – «American Journal», June 14, 1976 pp. 99 – 100.