Цугцванг
Шрифт:
– А где Тася? – Платон с ходу заглядывает под диван, видит два горящих глаза. – Иди сюда!
– Оставь ее, сама вылезет. Открывай шампанское.
Платон садится на диван рядом с матерью, открывает шампанское. Наливает, бокалы пенятся веселыми искорками, берет часы, взвешивает на ладони, на кулон не обращает внимания.
– А как ты про часы узнал? – Марина Сергеевна опускает цепочку с украшением в коробочку.
– Секачев рассказал, Анатолий Львович. Ты его не заметила? На перроне мимо прошел. Мы с ним в одном купе ехали. За встречу? – Платон подает
– Браслет папа сам купил, титановый. С приездом, сынок!
Они чокаются, выпивают. Из-под дивана на согнутых лапах появляется черная кошка, настороженно смотрит на гостя, переводит взгляд на хозяйку. Платон протягивает руку, кошка прижимается к полу. Он ее берет на руки, зарывается лицом в кошачье тельце, она дергается, потом затихает, трогает его ухо лапками и безмятежно вытягивается прямо на руках.
– Узнала! – Платон откидывается на спинку дивана, гладит мурлычущую кошку, снова берет часы. – Дядя Толя сказал, моего прадеда часы, тоже Платоном звали. Всю войну прошел, живым вернулся.
– Да. Твой дедушка воевал, – Марина Сергеевна отмахивается. – Расскажи лучше про себя. Как, что? Ни звонков, ни писем, сообщения по капле в год. Вдруг на войне, в Сирию послали. Куда только ни звонила, ничего не говорят.
Платон отмахивается.
– Мам, договоримся! Про службу не спрашивай. Ты об отце расскажи. Почему он ушел?.. Дядя Толя говорит, все хорошо у вас было. Они в общагу к вам лазили, в роддом приходили. А это правда, у меня глаза синие были?
– Правда, – мать улыбается. – И волосики длинные, черные как смола. Когда родился, а потом ты их вышаркал, головой вертел по подушке. Лысина была на затылке. Пустышками плевался! Новые волосы беленькие отросли, с годами потемнели, русыми стали, а глаза карими. Ты кушай!
Платон выпускает кошку на пол, она не уходит, трется мордочкой о тапки. Он берет куриную ножку.
– А кто его убил, не нашли?
Кошка запрыгивает в кресло, ложится на сложенную военную форму, с интересом нюхает.
– Почему убили, – мать равнодушно пожимает плечами. – Несчастный случай, сгорел. Пьяный был, уснул, замыкание в проводке. Он в старом доме жил. Ты бы салаты вначале поел? По мясу соскучился ребенок. Вас плохо кормили, да? Похудел.
– А следствие кто вел?
– Мы развелись, лет пять прошло, какие вопросы. А часы Витя Лосев отдал. Потом, когда дело закрыли. Они в копоти были, черные. Не хочу об этом. Расскажи о себе, какие планы. Кушай!
Платон не знает, кушать или говорить, улыбается.
– Анатолий Львович в Москву зовет. Папин друг все-таки, поможет. Звание обещает, квартира поначалу ведомственная, там видно будет.
– Еще чего. Не пущу! Ты что? Не успел приехать, друга себе нашел. Ты его не знаешь!
Платон, отставив куриную ножку, целует мать в щеку.
– Через год, мам, не раньше. Пока здесь поживу. Не возражаешь?
– Ты что-то скрываешь. Что-то со здоровьем, да?
– Мам, все в порядке! Ты видишь, вернулся живой, здоровый. Не выдумывай. – Платон отщипывает кусок мяса, показывает кошке. Та спрыгивает с кресла, смотрит на хозяйку. – Мам, она у тебя дрессированная! Разрешения спрашивает. А где тот дом находится, который сгорел? – он кладет кусочек мяса кошке под нос, та без энтузиазма присаживается, с любопытством трогает кусок лапкой.
– Село Исток, за аэропортом, чуть дальше.
– А родня есть?
– Понятия не имею. А что?
– Съездить хочу, посмотреть. Поспрашивать. Вдруг найдется кто? Не чужие все-таки.
– Вот еще, выдумал. – Марина Сергеевна взмахивает вилкой. – Сколько лет прошло?
– Мне сестра написала, на электронную почту, пока не понял. То ли двоюродная сестра, то ли сводная. Яной зовут. Сестренка младшая! Представляешь? Через Одноклассников нашла. Я ей сообщение отправил, номер дал. Позвонит, наверно.
– Какая сестра? Не выдумывай, нет у тебя никакой сестры. Отец сто раз говорил, никого из родни не осталось, – Марина Сергеевна интригующе улыбается. – На днях Кристина заезжала, пирожными угощала. Про тебя выспрашивала, та еще разведчица.
– И что говорит?
– С мужем развелась, снова замуж зовут. Красивая девушка, не жалеешь?
– Пусть выходит. Мам! Может, поедешь с нами? Ненадолго. Мы не допоздна. Мне вечером в город надо, по делу. Чего ты скучать будешь?
– По какому делу, – мать недоумевает. – Приехать не успел.
– Мамочка, прости меня, – Платон виновато смотрит на мать.
Марина Сергеевна пугается.
– За что простить?
– За любовь! – сын ее обнимает. – Это я так прощения просил. Забыла? Когда маленький был, ты рассказывала. Я хочу эксгумацию сделать, экспертизу провести. Секачев обещал устроить.
– Не поняла. Какую эксгумацию?
– Мам, не возражай. Я хочу выяснить про папу, как погиб. Дело засекречено. С чего бы это?.. Дядя Толя сказал, он под прикрытием работал. Ты в курсе?
– Не сочиняй. И дяде Толе своему скажи! Чтоб отвязался. Выдумали тоже! – Марина Сергеевна снимает очки, отворачивается к окну. – Там одни головешки были, даже мне не показали. Часы опознала и все! Я не разрешаю. Сколько лет прошло, ты взрослый. Зачем тебе все это. Даже не представляешь, что тогда творилось, лучше не знать.
– Мам, ты чего. А если убили?
– Зато другие люди живы, и люди серьезные. – Марина Сергеевна поворачивается, смотрит на сына в упор. – Что тебе Секачев рассказал?
– Ничего особенного. Он шпиона одного ловит, западного.
– Толик Секачев! Я ему устрою.
– При чем тут Секачев? Я сын, хочу разобраться. Почему ты злишься?
– Кое-что скажу, и закроем тему, как ты говоришь, – Марина Сергеевна медлит, подыскивая слова. – Твой отец преступником был. Понятно? Замуж выходила, не знала. Потом догадалась, откуда деньги, вот и развелась, от греха подальше.
– Он под прикрытием работал. – Платон смотрит на мать. – Ты не знала?
– Вранье! Толик Секачев однажды проговорился. Извини, на этом все.