Цунами 2010-х годов
Шрифт:
Авторы, впрочем, оговариваются, что беда депрессивных регионов состоит еще и в «отсутствии механизмов стыковки федеральных и региональных приоритетов». Однако о налаживании этих механизмов в разработке речь не идет: предполагается, что за тринадцать лет такой воз правительству не осилить. А вот взять и поделить регионы на «локомотивы» и «депрессивные» – вполне доступная задача.
…Чиновники исполнительной власти с безжизненной скрупулезностью разнесли все 89 регионов по пяти категориям (сей процесс именуется «типологией»). В счастливчиках-«локомотивах» оказались лишь восемь субъектов Федерации, еще девять – в основном нефтегазовые провинции Сибири – удостоились звания «опорных». За ними следует категория, пренебрежительно именуемая «старопромышленной» – где помимо устаревшей индустриальной
…До прочтения случайно доставшегося мне документа я по наивности полагал, что под многополярностью в современной отечественной политологии принято понимать новое, более прогрессивное устройство мира. Во всяком случае, такой вывод можно было сделать из выступлений первых лиц России последних двух лет.
Авторы минрегионовской разработки, однако, вкладывают в уже привычное слово свежий смысл: оказывается, принцип многополярного развития применим и к самой Российской Федерации. Более того, он является основой вышеприведенной сегрегационной «типологии». Она же призвана стать «ключевым фактором» и при оценке рисков, и при принятии решений по каждому отдельно взятому субъекту, равно как и по их совокупности, именуемой макрорегионом.
Чеченская Республика, несмотря на свое место «в хвосте», оказывается, все же имеет шанс на спасение: авторы милостиво «подвязывают» все республики Кавказа к «принципиально перспективному» макрорегиону Юга России. Повезло и Крайнему Северу, благо он пригоден как опорный макрорегион для международного сотрудничества «через усовершенствование транспортной системы», куда непонятно почему отнесена проходящая по южной границе страны Транссибирская магистраль. За бортом карты перспективных макрорегионов оказываются южные Курск и Белгород и западные Смоленск и Брянск (очевидно, близость к Украине и особенно к Белоруссии в свете глобализации представляет собой пагубный недостаток). К макрорегионам зато отнесены все без исключения города-порты, включая Астрахань (Волгоград и Саратов за бортом), равно как и счастливые обладатели относительно крупных аэропортов, благо – дословно – «система региональных авиасообщений будет обеспечивать агломерацию пассажиропотоком и через хаб включение ее в мировую систему».
Магические свойства «хаба» авторами никак не разъясняются. Очевидно, перспективы развития региона прямо увязываются с магазинами «дьюти-фри», самым доступным образом связывающей «пассажиропоток», то бишь сограждан, с желанными благами мировой цивилизации и ее тремя составными частями – «глобализацией, урбанизацией и неоиндустриализацией».
Разработчики из Минрегионов милосердно не выбрасывают за борт корабля и железные дороги: их нужно-таки строить. Но не ради пассажиропотока, а, напротив, исключительно для вывоза полезных ископаемых. Но только с Урала и из особо оговоренной Тувы, а Норильск может обойтись, тем более что он, по мнению авторов, «избыточен для содержания и эксплуатации». Принципы «избыточности» и «достаточности» авторами определяются совершенно произвольно. Единственная закономерность, которую можно усмотреть в очевидных пристрастиях составителей на редкость косноязычного текста, являет собой географию чиновной карьеры министра регионального развития Владимира Анатольевича Яковлева. Во всяком случае иначе никак не обосновать локальный оптимизм в связи с развитием ныне зачаточного «хаба» в петербургском Пулково, а также особо трогательное, почти любовное, внимание к Ростову, где министр ранее работал полпредом.
…Само название подготовленного Минрегионов раздела Концепции развития России на долгосрочную перспективу – «Пространственное развитие» – являет собой один из излюбленных терминов профессора Глазычева. Впрочем, сам профессор признает, что не первым применил данное понятие, и охотно называет имя другого теоретика, с подачи которого «пространственная» терминология, подменяющая собой не только отраслевое развитие, но и представление о нации как о державе, общем хозяйстве, едином и живом организме с неотчуждаемыми системами и органами, фактически вошла вначале в публицистический, а ныне и в бюрократический оборот.
Небольшое уточнение: в «классическом» варианте этот термин звучит как «пространственное саморазвитие». Широко почитаемый в узких кругах классик мизантропического регионализма, внедривший это словосочетание сначала в обиход весьма своеобразной референтной группы – узкий специалист по урбанистике, именующий себя «пространствоведом» и столь же честно признающийся, что не приучен и не намерен рассматривать какие-либо процессы во времени.
Имя этого теоретика – Владимир Леопольдович Каганский. Профессор Глазычев столь ему идейно признателен, что аттестует его не иначе как «философом российских пространств».
Философу-урбанисту Каганскому свойственно столь же олимпийское спокойствие в суждениях, как и постоянство во взглядах. Он говорит о неизбежном распаде собственного отечества с неподражаемым декадентским упоением. Ближайшие друзья Владимира Леопольдовича по меланхолическому разуму давно сменили матрицу мышления, поставив себя, каждый по-своему, хорошо ли, плохо ли, но на службу национальным интересам. Из всей абстрактно-урбанистической школы профессора Бориса Борисовича Родомана он остался единственным стойким и безусловным «отрицателем империи».
Владимир Леопольдович утверждает, что никакой России ныне не существует, а единственный шанс ее «конституирования» состоит в том, чтобы «разорвать свою связь с советским пространством, СССР и имперским прошлым». Покуда этого не произошло, он увлеченно созерцает постимперское пространство, то «дрыгающееся», по его словам, то дробящееся на мельчайшие части в процессе «приватизации пространства и полномочий», то в некоторых местах «спонтанно» продуцирующее «пострегионализационную» самостоятельность, с которой «невменяемое» государство «ничего не может поделать». [7]
7
И такие люди выступают ныне идеологами нашей «патриотической власти». Чего тогда удивляемся тому, что Китай всерьез рассчитывает на смерть РФ и на переход Сибири в его руки. Ибо в Китае каганских выводят радикально! – М.К.
Республики Кавказа представляются ему решительно лишними, а «цепляние» за них Кремля интерпретируется как ненужные и бессмысленные попытки создания нового имперского организма на месте старого. Ни один из ныне практически вымерших демократов-романтиков не выразил столь ярко и недвусмысленно своих личных эйфорических ощущений в связи с процессом распада, как Владимир Леопольдович:
«Моему же поколению выпала такая величайшая профессиональная удача – на протяжении своей жизни наблюдать распад крупнейшей в истории империи».
«Современный мир развивается не в границах государственных границ, а в подвижных границах больших регионов», – внушает читателю авторский коллектив Минрегионов. Столь косноязычная тавтология контрастирует с рафинированным лекторским языком Владимира Каганского. Однако логика мышления безупречно воспроизводит более чем откровенно выраженное мироощущение довольного собою декадента-урбаниста, умиротворенно и благодушно музицирующего над дробящимся телом нации, словно акын-патологоанатом.
В тексте разработки Минрегионов днем с огнем не сыщешь таких понятий, как нация и национальный интерес. Быть может, эти понятия поныне остаются за бортом преподавания в Высшей административной школе. Но… понятие нации, абсолютно органичное языку американской или британской политики, прозвучало и с российских высоких трибун и стало сигналом новой реальности России как для внутренней, так и для внешней аудитории. Понятие нации вошло в состав термина «приоритетный национальный проект» и послужило прямым руководством к действию для всех без исключения региональных властей. И только теоретики Минрегионов этого «слона» умудрились не приметить.