Цунами. Книга 2. Узел Милгрэма
Шрифт:
— Ты понимаешь, что тебя на перо могли поставить только что?
— Не поставили же.
— Юся, я никак понять не могу — ты гений или идиот? Тебе с отморозками этими не в шахматы играть, они понимают только грубую силу.
Юсе на это сказать было нечего. Он понимал, что подверг себя серьёзной опасности, причём абсолютно неоправданно, но его перемкнуло. Ригидность мышления — когда втемяшил что-то в голову, и пока не сделаешь — переключиться на другое не можешь. Далась ему эта работа.
— Ладно, вставай, — смягчился Горемыка. — Пошли в отделение, показания дашь — и отправятся эти
— У меня же работа.
— Запирай, говорю, веники-метёлки, и пошли. Обещаю — этим ты район зачистишь очень хорошо.
Активной гражданской позицией Юся блеснул, едва появился. У опергруппы не нашлось понятых для осмотра взломанного гаража, и они выцепили первого попавшегося бомжа. Им и оказался Юся, принятый уже в штат ЖЭУ дворником. Он в это время на свалке рыскал в поисках запчастей для своего агрегата. Юся не только согласился стать понятым, но и заявил, что может дать свидетельские показания. Оперативники не могли поверить своему счастью, однако тут же сникли: вот задержат они воров, а где потом этого свидетеля искать? На это бомж дал исчерпывающий ответ, где его искать: улица, дом, бойлер во дворе, как войдёте — поворот налево, там лежанка.
Дело и впрямь раскрыли по горячим следам: Юся запомнил не только марку и цвет машины злоумышленников, но и государственный номер. Горемыку все хвалили: ну, Петрович, ну, молодец, даже бомжи на его участке ответственные! А Петрович не знал, куда прятаться от Модестовны, которой такое нецелевое использование человеческого ресурса казалось преступным.
— Мало вам своих стукачей, так ещё бомжа, придурка беспамятного в свидетели записали!
Горемыка не считал Юсю придурком, хотя непонятного в нём было много чего. Настоящий бомж — это опустившийся человек, который продолжает копать себе яму, чтобы опуститься ещё ниже. Юся же, хоть и одетый в какие-то нелепые обноски, содержал их в чистоте. От него не воняло, он регулярно мылся, чистил зубы, причёсывался, и вообще — более напоминал хиппи, чем бича. Ещё он абсолютно не боялся милиции, как человек, не совершивший ни одного противоправного действия. Юся, кажется, вообще ничего не боялся, как маленький ребёнок, у которого нет чувства самосохранения. Между прочим, сходство с ребёнком не ограничивалось бесстрашием: Юся не выговаривал звук «р».
Горемыка сопроводил Юсю в ОВД, дождался, пока его опросят, потом доставил обратно во двор.
— Работай, — сказал, — никто тебе больше не помешает.
И хотя работать совсем не хотелось, и в теле образовалась неприятная слабость, Юся, чтобы не давать Модестовне лишних поводов к волнению, опять взялся за метлу, но возил инструментом по асфальту, как сонная муха.
Эпизод 13
Юся тупо отработал свой участок вплоть до автобусной остановки «Улица академика Вавилова». Здесь ему стало совсем плохо, прямо из себя выворачивало. Юся сел передохнуть на скамейку.
Взгляд его упал на урну, исполненную в виде пингвина, открывшего клюв в ожидании, что туда забросят окурок или пластиковую бутылку. Тошнота внезапно отпустила. Юся удивлённо отвёл глаза — тошнота вернулась. Он снова посмотрел на пингвина, и ему стало легче. Юся встал со скамейки
Он не был уверен, что слышит странный звук, который урны обычно не издают, поэтому встал на колени и засунул голову в разинутый клюв. Пассажиры, ожидающие транспорт, не замедлили отреагировать: кто-то стал острить, кто-то возмущаться, но Юсю это совершенно не волновало. В гулких потёмках мусорки он разглядел коробку из-под торта. В коробке что-то тикало.
Ужас захлестнул дворника, он рванулся назад, но голова застряла.
— Бомба! Бегите! — истошно заорал Юся.
Дальнейшее происходило как в тумане. Сначала крики паники, потом тишина, потом вой сирен, ласковый голос участкового Горемыки снаружи, но Юся даже не понимал, о чём его спрашивали.
Очнулся он от окрика Модестовны:
— Эй, ты, паникёр! Соберись — сейчас тебя вытаскивать будут.
— Не надо! — запротестовал Юся, но было поздно. Свои же мужики, из ЖЭУ, окружили его, и пленник урны увидел, как в камере обскуре, на коробке с бомбой две перевёрнутых фигуры, которые сели на корточки рядом. Видимо, они держали пингвина, чтобы не раскачивался, в то время как невидимые руки просто взяли Юлика и выдернули из плена.
Юся зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, увидел мужиков в оранжевых, как у него, жилетках с надписью «Воронежское ЖЭУ-17», милицейский «воронок», «скорую помощь» и ещё тентованный грузовик с военными номерами.
Над Юсей склонился Горемыка.
— Живой?
— Живой.
— Тогда пошли, — участковый накинул на Юлика одеяло и ласково повёл прочь.
На остановке, кроме милиции и мужиков из ЖЭУ, никого не было. К бачку подошёл человек в камуфляже и с чемоданчиком, видимо, сапёр.
— Твою мать, Юся, что ты за кашу заварил? — шёпотом ругался Горемыка, пока они медленно шли прочь от остановки.
— Так ведь бомба…
— Окстись, дуболом, какая у нас бомба? У нас жульё да бандиты, а здесь даже не самое оживлённое место. Ты хочешь сказать, что у нас тут кто-то теракт устроить решил? А вот тебя, как человека без паспорта, легко могут в оборот взять, как террориста.
Юся не успел ответить: его пригласили в белую «волгу», стоящую дальше всех прочих автомобилей.
— Капитан Воронин, — представился сидящий на заднем сидении человек неприметной наружности.
— Кефир, — представился Юся чужой фамилией, под которой жил.
— Вы и вправду видели в урне бомбу?
— А зачем бы мне тогда орать?
— Это я у вас спросить хотел. Вы понимаете, что это может быть ложный вызов?
— Лучше перебдеть, чем недобдеть.
— Простите?
— Лучше перестраховаться, говорю.
— Что у вас с дикцией? Зубы не на месте?
— При чём здесь моя дикция?!
Фээсбэшник никак не мог справиться с улыбкой, упорно растягивающей его губы к ушам. Юся привык. Странным ему казалось другое — в голове он прекрасно мог произносить букву «р», а вот вслух отчего-то получалась только «л». Дразнить его никто не дразнил, но стоило Юсе начать говорить — и все покатываются. Особенно если он о «сельёзных вещах лассказывает».
Капитан овладел, наконец, мимикой и сказал:
— Но почему вы решили, что это именно бомба?