Curriculum vitae
Шрифт:
Вот он, прокопченный красавец! Шум, ветер рвётся с его винтов, и к нему с носилками – всегда бегом. Носилки с ранеными. Тяжело бежать с такой ношей, ноги в грязи вязнут, тело упирается в стену воздуха.
– Быстрее, мужики, принимайте.
– Осторожнее. Держи. Ставим…
Ёще дышится тяжело, но и рукам, и душе легче. В секунду такой благодатный контраст. Ну не передать этого словами! Успели!
Санитары отходят чуть в сторону, вот оторвались колёса. Набирая высоту и скорость, торопясь, уходит трудяга МИ-8 спасать чью-то жизнь. Немного погодя, машина, кажущаяся в темноте огромной, устало поднялась, выключила прожектор. И тьма поглотила ее мгновенно.
Глава 11. Домой…
Пёстрая толпа, заполонившая самую людную и шумную привокзальную площадь Москвы, имела удовольствие в то утро наблюдать небольшое театрализованное представление. Среди скучной бытовой суеты и толкучки вдруг раздался громовой крик, и прилично одетый мужчина, похожий на священника, со всклокоченными длинными седыми волосами, торчащей веером во все стороны бородой, безумными навыкате глазами схватил за плечо молодую цыганку. Протягивая правую руку со скрюченными пальцами к её горлу, он орал срывающимся голосом с истеричными всхлипываниями:
– Крови! Крови хочу!
Та дергалась, безуспешно пытаясь освободиться из неожиданно цепких, сильных рук и тихо поскуливала от страха. А нападавший не унимался. На его губах появилась пена, а всё тело тряслось, как от высокого напряжения.
– Не зли меня, я способен на страшное, могу в клочья разорвать! – орал он, незаметно подворачивая наружу захваченное запястье, от чего цыганка выгнулась, развернулась боком к агрессору и готова была упасть без чувств.
Прохожие останавливались, не понимая происходящего и гадая, стоит ли вмешиваться. Не покусает ли их за компанию этот дневной маньяк.
К дрожащей и бледной, как смерть, цыганке подскочила вторая, намного старше, но сделать ничего не успела. Лёгкий, стремительный, незаметный для окружающих тычок под дых, и она, судорожно хватая ртом воздух, начала заваливаться назад и грохнулась бы навзничь, но мужчина схватил ее за рукав. Нападавший издал низкое утробное рычание, дернул на себя обеих товарок и оскалился так, как это делают вурдалаки из популярных дешевых триллеров. Что происходило с цыганками, трудно описать. Ноги у них будто отказали, и они тряпичными куклами висели на цепких руках бородача, не способные произнести ни слова и потеряв всякую способность к сопротивлению. Придвинув оскаленную страшную пасть к самому лицу старшей, мужчина зашипел, брызгаясь слюной и вращая выпученными глазами:
– Деньги и кошелёк! Быстро! – встряхнул он своих пленниц так, что клацнули челюсти, и добавил скороговоркой, – или сейчас тут будет море крови!
Зубы его заскрипели в миллиметре от носа старшей, потом голова стремительно повернулась и во рту у “маньяка” оказалось ухо молодой.
– Быш-ш-ш-тро! – прошипел он, одновременно сжимая зубы.
Почти ничего не соображая от ужаса, она вытянула откуда-то из складок своей одежды и протянула ему кошелек. Мужчина отпустил молодуху, рухнувшую на асфальт, выхватил кошелек и повернулся к старшей.
– Кольцо! – заорал он ей прямо в лицо, скаля зубы и выворачивая кисть руки. – Я хочу кольцо!
Колечко перекочевало в том же направлении. Мужчина отпустил цыганку. Те, оглушенные и шокированные, вдвоем поспешили раствориться в толпе. Мужчина вдруг переменился, расправил плечи, пригладил волосы и бороду, поправил одежду, сплюнул брезгливо, вытер платком лицо и улыбнулся. Повернувшись в сторону плачущей девушки лет 16-ти, стоявшей неподалеку возле театральной тумбы и никем не замеченной из-за происходящего, он протянул ей кошелек с кольцом и совсем другим, снисходительно-покровительственным тоном, сказал:
– Не плачь, дурище, всё хорошо. Давай, лучше дуй отсюда побыстрее, пока не нарисовалась их группа поддержки, – он усмехнулся, примирительно поднял обе руки, оглянувшись на собравшуюся вокруг толпу. – Спокойно товарищи, пострадавших нет, представление окончено. Я – актер театра.
Под неожиданные аплодисменты собравшихся, раскланявшись и подхватив спортивную сумку, бородатый артист юркнул в здание вокзала и прошёл в один из немногих работающих туалетов. Через пять минут бодрым, пружинящим шагом оттуда вышел абсолютно типичный представитель московской молодёжи начала девяностых в просторном, небрежно расстегнутом спортивном костюме “Адидас”, чтобы была видна увесистистая “цепура” на майке, на носу – солнцезащитные зеркальные “капельки”, придавленные сверху бейсболкой с желтой, бросающейся в глаза надписью “USA”. Изогнутые в трубочку губы периодически надували “бубль-гум”. Спортсмен, выйдя из здания, остановился, быстро огляделся по сторонам, выдал огромный розовый пузырь, поправил очки и стремительно направился к станции метро “Комсомольская”, мысленно кляня себя за несдержанность. Он изначально не планировал вмешиваться в вокзальные разборки, но уж больно нагло вели себя “чавелы”, обобрав беззащитную девчонку и тут же, никуда не скрываясь, начали искать себе следующую жертву. Надо было наказать, хоть с его полудокументами делать это было небезопасно. Пронесло… Всё представление заняло не больше сорока секунд. Группа поддержки и крышующие цыганок ППС-ники даже не поняли, что произошло. И настроение немного улучшилось. А ведь с утра было ни к черту, несмотря на близость родного дома.
Де жа вю. Чувство, испытанное Распутиным в 1987-м во время счастливого возвращения домой из Афганистана, повторилось. После полутора лет службы на Кавказе он спускался по эскалатору московского метрополитена совсем как тогда, после срочной "за рекой". Переход из войны в мирное время подобен прыжку с трамплина в бассейн, где вместо воды – абразивный песок. Психологи называют это посттравматическим синдромом – особым состоянием психики, не выдержавшей эмоциональных перегрузок, вызванных долговременной смертельной опасностью. Хотя на самом деле психика не выдерживает обратного перехода – из войны в мирное время. В первую чеченскую он давался тяжелее сразу по многим причинам. Воюя в Афганистане, люди верили, что выполняют интернациональный долг, “афганцев” в СССР уважали и это как-то оправдывало перенесенные тяготы. Чеченская кампания проходила на совершенно другом, крайне негативном для российских солдат информационном фоне. Кроме этого, Афганистан для советских людей был где-то там, в недосягаемой заграничной дали, а Кавказ – вот он, свой, родной, совсем под боком. Родители еще вчера выбивали туда профсоюзные путевки, киношники снимали “Кавказскую пленницу”, уроженцы Кавказа – соседи по лестничной клетке. Сейчас в этих живописных, вчера ещё гостеприимных местах озверело режутся представители “братских советских народов”, а здесь в Москве все живут так, как будто ничего этого не существует. И в тесном вагоне метро никакого намека на войну. Люди едут по своим мирным делам, читают газеты, обсуждают последние новости, просто сплетничают.
Слева шушукались ровесники Распутина.
– Представляешь, в два ночи звонок. Я, несколько уставший, вялый и сонный, говорю «Алё». Слышу в трубке: «А куда я попала?» Отвечаю по инерции: «Ко мне…» Она: “Господи!” Я, ешё не проснувшись: «Вы мне льстите»… Так и познакомились.
Справа увлеченно беседовала московская интеллигенция.
– Это совершенно точно. Рак теперь излечим, причем без всяких лекарств. Моя подруга работает на кафедре биофизики, показывала мне плакаты с конференции, где на графиках опытов с крысами четко видно, как при голодании кривая развития раковой опухоли падает и потом вообще превращается в прямую.
– Ага, значит, голодание замедляет развитие рака?
– Не только замедляет, но и фактически прекращает.
– Значит, эта прямая означает, что крыса выздоровела?
– Умерла.
– От рака?
– Нет, от голода…
Сзади, со спины, разговаривали о вкусной и здоровой пище.
– Представляешь, проходил мимо угла Кузнецкого и Неглинной – и что я вижу: там, где был один из самых знаменитых московских сортиров, ныне – ресторан "СИРАНО".
– Историческая преемственность, стало быть, сохраняется?