Curriculum vitae
Шрифт:
После нескольких неудачных попыток стать заново если не Homo sapiens, то хотя бы Homo erectus, Григорий плюнул на эти бесплодные попытки, добрался до кровати и снова провалился в тревожное поверхностное забытьё.
Второй раз он проснулся, когда за окном уже царила тьма, ветер полностью утих и в помещении стояла такая оглушительная тишина, что звенело в ушах. Сумерки скрывали интерьер комнаты, ничем не отвлекаемое сознание понемногу доставало из уголков памяти события прошедшего новогоднего празднования и сопутствующих ему задушевных разговоров “за жизнь”.
– Мой дом давно не видел гостей из России, хотя было время – русская речь звучала в нем едва ли не чаще французской или немецкой, – увлеченно рассказывал Дальберг, пока Распутин со своим товарищем осваивались в гостиной, казавшейся бездонной из-за стеклянной крыши, парящей над головой где-то на уровне третьего этажа. – Да-да, не удивляйтесь, после революции многие дома Франции и Германии превратились в прибежище для русской эмиграции… Вполне возможно, те годы были лучшими для этих старых стен. Такой ежедневной концентрации блистательных представителей высшего общества, как в двадцатые-тридцатые, здесь не видели ни до, ни после… Клавиши рояля помнят пальцы русского музыканта Владимира Бюцова, а карточный стол – пасьянсы баронессы Диковой, вдовы морского министра России…
Григорий погладил мягкое сукно столика, провел пальцем по зеркальной крышке инструмента, заметив, что на нем не было ни пылинки… Нет, никакого восторженного чувства, никакого замирания сердца от соприкосновения с великим, ничего похожего на восхищение, подобного тому, какое он испытал первый раз в Петергофе и Эрмитаже… Непонятные, чужие люди с незавидной судьбой…
– Моя бабушка так много и вкусно рассказывала про “f^ete”, в которых она участвовала, что навсегда поселила во мне неистребимое желание отмечать русские праздники, – продолжал Петер разговор за ужином.
– Ваша бабушка была русской?
– Нет, но она была безнадежной русофилкой! Могла часами цитировать Чехова и Толстого. “Знаешь, Петер, – говорила она мне, – немцам и французам повезло, что русские – нация воинов, а не убийц и пиратов, как англичане. Если бы было по-другому, обе наши страны уже перестали бы существовать. Для России, как минимум дважды за историю, не было никаких проблем сделать с европейским национальным калейдоскопом то, что сделали англосаксы с индейскими племенами”.
– За что же бабушка так не благоволила англичанам?
– Считала, что исключительно из-за их безумной политики Европа дважды за ХХ век по уши залезла в дерьмо мировых войн. Зато как она радовалась, когда Британию обманула их бывшая американская колония. В результате “лимонники” из империи превратились в заштатный островок в Северном море! Вот, кстати, моя бабушка в молодости.
– Красавица!
– Это во время войны. Она тогда была связной Французского сопротивления, а рядом с ней – её шеф и лучшая подруга, княгиня Вера Оболенская.
– Не знаю такую.
– Её в России почему-то мало кто знает. У княгини было скромное звание лейтенанта и очень большая, ответственная должность генерального секретаря Organisation Civile et Militaire. Её казнили в 1944, за восемь месяцев до капитуляции Германии. Если тебе интересно узнать больше – у нас в семейном архиве сохранились её письма и довоенные дневники.
– Конечно, интересно! Я увлекаюсь историей России…
– О! Тогда ты попал по нужному адресу, и десерт я попрошу подать в библиотеку!
Впервые в своей жизни Григорий увидел книжные стеллажи, стоящие сплошной стеной до третьего этажа, и почувствовал жгучую, как кайенский перец, зависть. Хотя нет, зависть – не то слово. Сожаление, что такое сокровище хранится в частном доме и никто из желающих не может сесть за стол и открыть бесценный фолиант.
– Я дважды пытался сделать из нашей семейной библиотеки публичную, – будто услышав мысли гостя, вздохнув, признался Дальберг, – даже организовал специальный фонд, но, – он безнадёжно махнул рукой, – заинтересовались только перекупщики. Остро в деньгах я не нуждаюсь и не вижу смысла перемещать книги из одной частной коллекции в другую. А вот, кстати, мы и пришли.
В самом дальнем углу библиотеки основание стеллажей с книгами представляли собой выдвижные ящики, больше похожие на бабушкины сундуки своей фундаментальностью и размерами.
– Вот тут личные архивы русских эмигрантов, их письма, дневники, мемуары, кое-какие личные вещи… К сожалению, из-за незнания мною языка не представляется возможным их хотя бы разобрать и каталогизировать…
Боже милостивый! Как же Григория тянуло отложить все дела и нырнуть с головой в эту живую историю! Но требовалось быть учтивым, благодарным и следовать плану хозяина. Не хотелось его огорчать. К тому же, Дальберг не соответствовал его представлению о богатом аристократе. Ни капли чванства и высокомерия. Через час общения Распутину казалось, что знает Дальберга с детства или служил с ним в одной части. “Так, стоп! А в какое время я занимался чистописанием? Позже, когда всё было съедено, очень многое выпито и начался спор, кто лучше знает свою историю? Получилась ничья. Команды играли на разных полях”. Григорий прилично помнил историю своей страны, легко выхватывал из памяти и расставлял в хронологическом порядке события, фамилии, даты и почти ничего не ведал о собственных предках. Да, Сибирь. Крестьяне, потом рабочие, инженеры…Маловато! Дальберг, наоборот, безбожно путал геополитический событийный ряд, но прекрасно знал всё про свой собственный род. Григорий к концу дискуссии так и не решил, что лучше…
– Ты рушишь мои стереотипы, Петер, – рассматривая фамильный герб Дальбергов, делился своими чувствами Распутин. – В России с дворянами – не очень. До встречи с тобой я знал их только по фильмам и книгам. А там, куда не посмотришь – упадок аристократии и гибель «старых элит». Про разорение дворянских гнезд пишут стихи и романы. Экран и сцену заполонили бедные, но благородные аристократы – от Любови Андреевны Раневской до Бланш Дюбуа. В моём воображении сформировался дворянский образ этакого чудаковатого старикана, с трудом отапливающего пару комнат в полуразрушенном родовом замке с протекающей крышей… А ты совсем на него не похож, твой дом крепок и напичкан электроникой, как рождественский гусь – яблоками. Вот только герб какой-то, прости меня, невзрачный. Ну что это такое – скромный крест на золотом щите? Может подрисовать что-нибудь, чтобы выглядело солиднее?
Петер искренне и заразительно расхохотался.
– Ой, Жорж, с тобой не соскучишься! Святая простота… Да будет тебе известно, что обилие мелких деталей и украшений на гербе как раз говорит о скромности и молодости рода. Зато какой-нибудь самый простой геральдический символ без мишуры – свидетельство древности и величия. Что же касается протекающей крыши… У нашего сословия, как у любого другого, есть разные особи, в том числе как в книгах и кино. Но позволь тебя еще раз удивить. Гибель старых родов сильно преувеличена. Наиболее известные аристократические семьи выжили во всех социальных катаклизмах. Невзирая на всеобщую уравниловку мировых войн и революций, они умудрились сохранить и даже преумножить свои состояния. Сейчас, как и в средние века, объем их богатства и влияния не поддаются описанию…