Curriculum vitae
Шрифт:
А Григория несло по волнам памяти. Он не стеснялся слёз, текущих по щекам, и, вспоминая о службе с Ежовым, почти кричал, что в глубоких рейдах группе необходимо соблюдать скрытность и каждый встреченный в лесу, на равнине или в горах, видевший группу, должен умереть. Ребенок, женщина… любой. И как командир пишет письмо маме сгинувшего черт знает где солдата, а потом пьет… Рассказывал о прошлом, но почему-то в настоящем и будущем времени. Как они встречаются с агентом Ежа, этническим таджиком, пьют чай и любуются потрясающе красивым закатом в горах. Разговаривают о жизни, а вокруг крутятся его дети. Один, глазастенький, все время трётся возле папиного друга-шурави. Гладит руку и смотрит снизу вверх. Дочка, которой по возрасту еще не надо носить чадру, робко улыбается и по-детски кокетничает, а ты ловишь для нее шикарную бабочку, передаешь из своих грубых рук в ее маленькие ладошки. Бабочка щекочется лапками-крылышками, девчушка взвизгивает, отпускает ее, тушуется и прячется за папу. Папа – активист какой-то местной проправительственной партии. Ежов вкладывает ему в уши нужную информацию, догадываясь, что будет дальше.
На рассвете активист поедет в райцентр и его перехватит рейдовая группа прибывшей пару дней назад очень серьезной диверсионной банды под командой кадровых офицеров спецназа соседней страны. Активиста вывернут наизнанку. Это чушь, что кто-то может удержаться… Ломаются все, если не успеют умереть. Через день всю банду, вышедшую в нужную точку по рассчитанному Ежовым маршруту, полностью обнулят. Офицера пакистанской разведки возьмут живым. Энергоцентр, куда они шли, останется целым. Это хорошая военная работа.
… А потом они будут стоять вместе с Ежовым на похоронах таджикского друга, глядя пустыми глазами на платок, под которым его перерезанное горло и то, что раньше было лицом. И над телом, не опускаясь вниз, будет трепетать крыльями потрясающе красивая бабочка, а за твой палец будет держаться, глядя снизу вверх, маленький глазастенький мальчик, его сынишка, такой же, как сероглазый, беленький сын Ежова, находящийся на другом конце Земли. Он, когда вырастет, обязательно станет солдатом – Псом Войны. И все повторится…
Ты чувствуешь, что перестал быть нормальным человеком и уже никогда не сможешь доверять начальству. И даже товарищам. Разрушительно-хорошая военная работа… Вот только закаты после всего пережитого обладают какой-то мистической силой. Уставишься и смотришь…
Григорий говорил, не умолкая, почти час и ни слова и слёзы, а война изливалась из его души и тела. Когда этот поток иссяк, в аудитории повисла тишина и даже скрип стульев не нарушал ее, пока генерал со вздохом не спросил у одного из членов комиссии:
– Ирина Владимировна, сколько у нас еще ожидают?…
– Двое, – одними губами обозначила ответ женщина.
– Извинитесь и передайте, что их собеседование переносится на завтра. А нам с солдатом требуется пообщаться в неформальной обстановке…
Генерал-майор медицинской службы Вениамин Васильевич Волков – боец истребительного батальона в блокадном Ленинграде, закончивший войну начальником медсанбата в Вене, прекрасно понимал всё, что творится в душе молодого человека. Плеснул керосину солдат на тлеющие угли в душе фронтовика, разбередил старые раны, напомнив генералу его самого почти полвека назад. Вениамин Васильевич даже не сам решил, а будто почувствовал приказ свыше – надо помочь… Оттолкнёшь – пропадёт. Только 15 % абитуриентов-интернационалистов, прошедших войну, удерживались дольше одного курса. Забирали документы, уходили в никуда и, как правило, пропадали. Не стоит увеличивать количество безвременно сгоревших. Стоит побороться.
Историческая справка:
Вениамин Васильевич Волков – один из ярких, творчески одарённых офтальмологов нашего времени, который внёс существенный вклад в развитие многих разделов общей и, особенно, военной офтальмологии. Генерал-майор медицинской службы (1980), доктор медицинских наук (1964), профессор (1965), заслуженный деятель науки РСФСР (1975), Герой Социалистического Труда (1982).
В 1938 году окончил с золотым аттестатом Шестую специальную артиллерийскую школу и поступил в Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова. В академии был сталинским стипендиатом. В 1941–1942 годах – боец истребительного батальона в блокадном Ленинграде. За проявленное мужество был награждён медалью «За оборону Ленинграда». Служил врачом отдельного батальона, старшим врачом полка, командиром медицинского санитарного батальона. Прошёл боевой путь от Астрахани до Линца – от Волги до Дуная.
В 1967–1989 годах – начальник кафедры офтальмологии Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова и одновременно главный офтальмолог Министерства обороны СССР
Глава 4. 1988. Полураспад
Академия.
Первый курс любого высшего учебного заведения – это вынос мозга и зубовный скрежет для студентов. Время самого большого отсева людей, не выдержавших процесса запихивания в черепную коробку такого количества информации, которая не поступала туда за всю предыдущую жизнь. К медицинским ВУЗам это относится в первую очередь, к военно-медицинским – особо. Когда к тысячам латинских анатомических терминов добавляется устав караульной и постовой службы, а к бесконечным семинарам и коллоквиумам – наряды и караулы, крыша может поехать у самых стойких. Распутин выдержал, хотя желание бросить всё это к такой-то матери возникало не раз. Спасло медицинское училище, где в долговременную память вложили многое из того, что для выпускников школ было откровением, и армейская служба, где уставы вбивались в голову самым безапелляционным и надежным способом – через мускульные усилия.
Григорий остался после первого курса в строю, поредевшем более чем наполовину по причине отчислений и добровольных убытий менее устойчивых однокурсников. Выдержал и даже поднялся по служебной лестнице. Его погоны украсили сержантские лычки, а грудь – догнавшая с войны медаль “За отвагу” – самая авторитетная среди всех фронтовиков. Постарался генерал Волков, списался со всеми инстанциями, начиная с Кабула и заканчивая Москвой, и со всей мощью паровоза продвинул ежовское представление Распутина к награде за ликвидацию банды, лежавшее в самом дальнем ящике стола какого-то безмятежного штабиста. Григорий сразу почувствовал интерес к себе прекрасного пола, не нюхавшего пороха и представлявшего войну по романтическим стихам и героическим легендам, и еще больше замкнулся. Медаль – это, конечно, здорово и приятно, но напоминала она Распутину не о собственной отваге, а о самом трагическом эпизоде в его жизни.
Однако и это, и все остальные события за забором академии были вытеснены на задний план бесконечной, ежедневной чередой занятий. А “за бортом” в этом время бурлила перестроечная жизнь, отражаясь на судьбах простых людей самым противоречивым образом.
В начале сентября 1987 года в Москве и ряде других регионов исчез сахар – результат «наступления на алкоголизм» и впервые после Великой Отечественной войны на него были введены талоны. 19 сентября 1987 года – широко, празднично, с салютом и гуляниями было отмечено 840-летие Москвы. Народу понравилось и с этого года День Москвы отмечается ежегодно.
А уже весной, под конец первого года учебы, 15 мая 1988 года был начат вывод советских войск из Афганистана. Лешка Ежов, и так не баловавший курсанта Распутина посланиями, вообще перестал писать.
12 июня 1988 года в СССР состоялся финал первого конкурса красоты «Московская красавица». Советский народ в едином порыве бросился разглядывать советских девчонок в невообразимом до сих пор наряде – купальнике с модельными туфельками. Гормонально это радовало. Морально – озадачивало. Старики качали головой. Молодёжь воодушевилась. Михаил Тодоровский, сняв “Военно-полевой роман”, с энтузиазмом бросился экранизировать рассказ Владимира Кунина “Интердевочка”, сданный в редакцию под рабочим названием “Проститутка”.