Цусимский синдром
Шрифт:
– То есть вы?.. – Он останавливается напротив.
– То есть я!
– А как, простите?..
– Сам не знаю. Вот честное слово! Выпал с прогулочного катера за борт, и меня спасли сюда, на «Суворовъ». Ну, провел в море около часа. – Я вижу его вытянутое лицо, и мне становится даже немного смешно. Ты действительно хороший парень, Аполлоний. Но вот когда ты так удивляешься…
Нет, актер из меня действительно никудышный… Потому что улыбка все же прорывается наружу, и он ее видит. Давай, Аполлоний, улыбнись в ответ – и контакт, считай, состоялся. Дальше будет проще, только мне
– Не верю… Не может быть. Докажите!
Ну, детский сад… Как я тебе докажу-то? Не по глазам паспорт с деньгами? Матавкин, не разочаровывай меня только!
– Деньги посмотрите… – Я совсем сникаю. – Там даты изготовления, не подделать.
– Видел. Все равно не могу поверить! Расскажите… – Он на секунду задумывается. – Чем закончится Русско-японская война, например? – Он явно нервничает, это выдают чуть дрожащие кончики пальцев, но приготовился слушать.
Ну вот, младший судовой врач Матавкин. Симпатичный мне, совсем неплохой парень. Ты сам меня об этом попросил, и теперь действительно придется рассказывать. Только вот плохо, что ты мне еще не поверил, друг. А после моего рассказа тебе станет легче? Уверен?..
– Хорошо. Я расскажу. Только одна просьба.
– Какая же?
– Дайте слово чести, что разговор останется между нами. Пока между нами. И вы не станете требовать того, о чем я рассказывать не захочу. Ни под каким предлогом. Договорились?
Он медлит. На лице отражается внутренняя борьба. Наконец отвечает:
– Будет зависеть от того, что вы скажете. Не могу дать такого слова! – упрямо смотрит он на меня.
Все правильно, наверное. Вдруг я японский шпион?
– Ну, тогда все равно слушайте. Не перебивая. – Я набираю в легкие побольше воздуха: – Четырнадцатого мая этого года, примерно в полдень…
Рассказывая, я наблюдал за ним. Этот довольно молодой еще человек, не старше тридцати пяти, с каждой минутой моего рассказа будто старел на глазах. Его почти военная выправка при каждом слове проседала под тяжестью опускающихся плеч. Он не перебивал, как я и просил. Молча принимая факты как должное. Только лицо его… Постепенно становилось черным, сливаясь цветом с мундиром.
Наверное, точно так же молча и тогда, четырнадцатого мая, ты принимал раненых. Одного за другим. Окровавленных, обожженных, с оторванными конечностями и страшными ранами. Принимал без лишних слов, хорошо делая свое дело. С чернеющим от усталости лицом. И я точно знаю, младший судовой врач Аполлоний Матавкин… Вот теперь точно. Что когда твой броненосец, переворачиваясь, начал тонуть в ту роковую ночь… Ты так и остался здесь, в своем лазарете. До последнего пытаясь при свете тусклых лампочек помочь тем, за чьи жизни ты отвечал.
Когда я заканчиваю, повисает долгая пауза. Матавкин, не шевелясь, глядит в пол, подперев голову ладонями обеих рук. Я напряженно смотрю на него, тоже не двигаясь. Рассказывать человеку о том, что через двенадцать дней… уже через одиннадцать… он умрет, – непросто. Это страшно.
Наконец он нарушает молчание:
– То, что вы рассказали, – ужасно. – Он поднимает голову. Лицо отражает сильнейшие эмоции. Превратившись в почти старческое. – Но это еще ничего не доказывает.
Ну вот опять ты, Матавкин… Что же с тобой делать-то? Он между тем продолжает:
– Гарантии, что вы не вражеский агент, – нет никакой, – с прищуром смотрит на меня, от чего становится не по себе.
Эй, Матавкин, не хулигань, а? Какой я тебе «вражеский агент»?! Да я русский, папа мой русский, мама русский!.. Хоть бы еврей один в родне – так ведь нет! Матавкин?..
– Поймите меня правильно и не обижайтесь. – Он не сводит с меня глаз, и я начинаю нервничать. – Для того чтобы вам поверить, нужны более веские доказательства! Все эти вещи, – показывает на сверток, – наверняка можно изготовить. Не знаю как, но раз они изготовлены – значит, можно.
Логика железная, не поспоришь. Раз пирамиды есть – значит, кто-то же их построил? Вопрос только один: как и кто…
Пробегаю взглядом по вещам.
Паспорт ты видел, деньги поддельные… Останавливаюсь на смартфоне: бесполезно, минимум час в соленой воде! Да и кто же тебя выключал-то? Однако…
Так, теперь стоп! Я ведь и выключал!..
Смартфон у меня не новый, на море сигнал не ловится. А когда его нет – начинает жрать батарею аки сумасшедший, пытаясь этот самый сигнал поймать. Как сейчас помню – я выключил его минут через тридцать после отплытия!
По старинке я никогда не перевожу его на «в самолете», а именно – выключаю. Привычка.
Получается, все это время он был выключен? Так, становится совсем интересно…
Протягиваю руку:
– Можно?
Матавкин кивком разрешает, внимательно наблюдая. Его правая рука будто невзначай опускается в карман кителя. «Ай, Матавкин, ну вот зачем ты так?..»
Стараясь не обращать внимания, быстро снимаю крышку, извлекаю батарею: на первый взгляд сухо. Видны разводы соли.
Сколько уже прошло? Суток ведь даже нет! Не высох! Рискнуть?
Врач внимательно следит за моими действиями, не вмешиваясь. Рука по-прежнему в кармане.
– Можно вопрос, господин Матавкин?
Тот согласно кивает.
– Там, где вы это хранили, – показываю на телефон, – там жарко?
– Под моей каютой располагается машинное отделение. Температура редко опускается ниже тридцати по Цельсию… – Он пожимает плечами. – К тому же здесь – тропики! Да, жарко. Это имеет какое-то значение?
– Еще какое! Дайте пару минут – узнаете.
В глазах Матавкина появляется заинтересованность. У меня же пот градом катится со лба. Никогда еще не включал утонувший телефон под дулом пистолета…
Решено – рискую. Раз жара – должен был просохнуть. Так, а вот теперь внимательно, Слава! Сейчас, возможно, решается твоя судьба. А быть может, и не только твоя…
Осторожно, не делая лишних движений, присоединяю батарею, ставлю на место крышку. Давай же, артефакт двадцать первого века! Не подведи!
До самого упора вдавливаю кнопку – ну же!.. Сердце замирает. Не дышу. Медленно проходит секунда, за ней другая…
В ладонь легким тычком отдается долгожданная вибрация.
Ура! Заработало!!! Родной, только загрузись теперь! Ты просто обязан это сделать!