Цвет боли: бархат
Шрифт:
— Ну, а потом, когда уже родилась Мари?
— Я тысячу раз открывал рот, чтобы начать говорить, и не решался. А потом вклинилась Карин и ваше расследование убийства Аники. Больше всего я боюсь, что Торстейн жив. Он ведь Жаклин с острова вывез, чтобы заставить подписать завещание в свою пользу. Не смог уберечь от солнечного света, у Жаклин были жуткие ожоги на лице, Аника залечивала и рубцы
— Какая у Жаклин страшная судьба.
— Да. Я знал, что она любила моего отца. Меня она не любила, вернее, любила как сына. И очень боялась потерять, потому что, кроме меня и Свена, у нее больше не было защиты, всех вокруг Торстейн просто уничтожил.
— Ларс, когда она написала завещание?
— Позавчера после вашего разговора по телефону. Вдруг потребовала психиатра и нотариуса одновременно, пришлось привезти. Но я не знал, в чем дело, мы думали, что она в гневе решила всех наследства лишить. Линн, давай поговорим о нас с тобой?
— Я все перепишу на Мари. А мы… потребуется время, чтобы все это пережить и разобраться.
— Эй-эй, не рассчитывай надолго, Мари братик нужен!
— Что?!
— Конечно, сама знаешь, каково это — быть единственным ребенком в семье.
— Я была единственным ребенком у бабушки с дедушкой.
— Вот и я о том же, Осе и Свен так разбалуют Мари, что нам потом не справиться.
— Ты думаешь, они будут вместе?
— Свен проглядел Жаклин, потому что ездил все рассказывать Осе. Она его простила. Теперь твоя очередь.
— Простить Свена? Прощаю.
— А меня, я тоже хороший?
— А тебя — еще посмотрим…
— Как дела у Фриды с Густавом?
Линн подозрительно прищурилась:
— Откуда ты знаешь Густава?
Ларс тихонько рассмеялся:
— Такие знакомства не бывают случайными, Линн. Мы с Магнусом очень постарались…
— Вы с Магнусом?! Вы…
— Ну что? Кстати, у Фриды отличная фигура. Надеюсь, ты не ревнуешь? Мы только смотрели, но не прикасались.
Линн просто задохнулась, вспомнив рассказ подруги, как Густав порол ее на виду у каких-то своих приятелей:
— Вы?!
— Эй-эй, только не вздумай рассказать об этом Фриде или Бритт. Не мог же он и впрямь продемонстрировать ее фигуру
— Там было трое мужчин. Кто третий?
— У… какие мы подробности знаем… верно говорят, женщины секреты хранить не умеют.
— Это знаю только я. Так кто третий?
— Ты думаешь, что знаешь о подругах все?
— Так… чего я еще не знаю?! — Линн наклонилась к мужу через стол. — А ну, рассказывай!
— А Бритт не делилась с тобой такими подробностями?
— Не было возможности. Значит, Бритт вторая. Так кто еще?
Ларс тихонько рассмеялся, как же Линн любила вот этот его ласковый, какой-то коварный смех, от которого просто сводило все внутри!
— Вангер.
— Кто?! Фриду видел Вангер?! О боже, если она узнает…
— Если ты не скажешь, то не узнает. Кстати, мы ничего не видели, лично я не умею смотреть сквозь ширму, но Фрида, Бритт или Агнесс об этом знать не должны. Нам полагалось громко выражать свое восхищение фигурой и опасения предстоящими страданиями.
Линн просто схватилась за голову:
— Вы сумасшедшие! То есть вы устроили порку всем троим, якобы на виду у приятелей?
— Не всем троим, а трем по очереди. И они не подозревали, что мы их попросту не видим. Знаешь, психологический барьер — оказаться обнаженной на виду у чужих?
— А… меня ты кому показывал?
Красивая бровь недоуменно приподнялась.
— Я тебя когда-нибудь порол не дома?
— Врешь ты все! — неожиданно заявила Линн. — Как они не узнали ваши голоса?
— Пара орешков под язык, и ты начнешь говорить чужим голосом. К тому же они были в таком состоянии, что маму родную не узнали бы. Только не вздумай ничего рассказать подругам. Ты единственная, кто не прошел через это, и единственная знаешь.
— Вы мерзавцы!
Ларс наклонился к ней через стол, поднял лицо за подбородок:
— Я запишу на твой счет штрафные очки.
В непостижимых глазах цвета жидкой стали снова выплясывали зажигательную джигу веселые чертики. Линн привычно утонула в этих серых омутах. Даже если бы он решил воспользоваться флоггером прямо на террасе ресторана «Херманс», с ее стороны возражений не последовало бы…