Цвет боли: черный
Шрифт:
– Земля не рай, если бы подавляющее большинство было святыми, всего несколько монстров могли бы просто загнать этих святых в резервации и взять власть над миром в свои руки.
– Святые не обязательно беспомощные.
– Нет, но белые и пушистые обычно верят в исключительную порядочность и незлобивость всех остальных, а это ошибка. Нет, это хорошо, что люди разные… А для борьбы с монстрами есть мы, не белые и не пушистые, очень даже грешные, потому у меня рука не дрогнет пристрелить мерзавца,
– Все равно как-то не верится, что за вот этими мирными фасадами кроется такое…
– Во-первых, не за всеми, а только за некоторыми, и их немного. Во-вторых, такое зло, прикрытое благополучной, мирной жизнью, самое страшное именно из-за фасада. Но мы справимся.
– Даг, ты только не думай, что все, кто занимается БДСМ, монстры. Даже не так, те, кто им занимается, как раз не монстры, потому что в Теме все сугубо добровольно и безопасность на первом месте. Все, что за этими пределами, одновременно за пределами самой Темы. Топ никогда не исполосует свою сабу так, чтобы у нее полосами слезла кожа на спине. Все зверства вне Темы.
– Ты так заступаешься за бэдээсэмщиков, что завидно становится.
– Просто не хочу, чтобы нормальных людей из Темы смешивали с этими уродами.
– Но выросли-то они из БДСМ?
– Нет, нельзя же любого, кто взял в руки плеть, считать причастным к Теме.
– Все равно это извращение, Фрида. Любое причинение боли, даже с согласия жертвы, есть извращение.
– Это потому, что ты никогда не был в Теме… Пока на себе не испытаешь, не поймешь, что иногда боль становится просто искуплением, освобождением чего-то внутри.
Даг сокрушенно помотал головой:
– Нет, Фрида, все эти рассуждения не по мне.
Между ними словно пробежал холодок, обоим было неприятно, потому что из непонимания ничего хорошего никогда не рождалось.
Вангер честно пытался представить себе боль как искупление, но если понять мучения Христа ради всего человечества еще как-то получалось, то мучиться людям, у которых жизнь, «в общем-то», нормальная и человечество подвига от них не ждет, осознать не удавалось. Может, не припекло?
А по поводу мирных фасадов, за которыми скрывается нечто страшное, Фрида права, именно так и бывает, декорации райских кущей частенько маскируют вход в ад.
– Знаешь, о чем я думаю? Что эти монстры сами живут в аду. Кайсу, Бригитту, Марту убили довольно жестоко, этой Анне Свенссон не вызвали «скорую», позволив истечь кровью… Они же живут, прекрасно зная, что собственный конец будет страшным. Может, потому и жестокость особенная?
– Это их не оправдывает! – резко бросил в ответ Вангер.
– А кто пытается оправдать?
Еще не хватает, чтобы они с Дагом поссорились из-за каких-то
– Знаешь, чего я категорически не могу представить? Что Юханссон с ними. Не потому что он красив или обаятелен, просто не верится, что и этот фасад может скрывать душевного урода.
Вангер задумчиво покусал губу, прежде чем ответить.
– Может, он потому и сбежал в Оксфорд? Чтобы не впутываться? А Линдберг захватили, чтобы вытребовать что-то с него?
– Но он предлагал любой выкуп.
– Выкупа не требуют, им нужно что-то иное, и это что-то у Юханссона.
– Ты думаешь?
– Фрида, девушек повесили, используя его узлы, не зря. Разве не проще было придушить или пристрелить, не разыгрывая спектакль? Это ему послание. Только какое и почему? Он знает, но молчит… А ведь от этого может зависеть жизнь его собственной девушки. Или он уже списал Линдберг?
– Нет, Даг, нет!
– Заступаешься?
– Просто он по-настоящему переживает, я же вижу. И за освобождение Линдберг готов заплатить любые деньги, только не просят ведь.
– Значит, нужны не деньги. Тогда что? Информация? Какая-то тайна?
– Даг, ты же знаешь, кто он!
Вангер вздохнул так глубоко, как только смог:
– Фрида… бывают двойные игроки… Это самый худший и страшный вариант, особенно если человек умен.
– Ты думаешь он?..
– Мы не имеем права это исключать.
– И все-таки, он должен знать о записке Викстрёма.
Ларсу было не до Вангера и Фриды с их сомнениями и подозрениями. Он позвонил Бритт:
– Ну-ка, рассказывай подробно все, что знаешь!
Бритт, страшно хлюпая носом и ежеминутно чихая, выложила все, что знала, а знала она совсем немного: Линн встретилась с Хильдой, а та устроила ей встречу с Маргит.
– Какого черта вы лезли не в свои дела?! Просил же. Где ты сейчас, тебе тоже опасно оставаться на виду.
– Нет, я у Тома.
Ларс вспомнил, что говорила Линн о занятиях крав-мага.
– Он рядом? Дай ему трубку.
Уже через час они беседовали с Томом, а потом тот звонил своим парням из клуба, объявляя сбор.
Хильда клялась, что Линн из подвала, где занимались БДСМ ушла, а куда, она не знает.
– Она виделась с Маргит? О чем говорили?
– Маргит просто посмеялась над ней и над тобой. И все, Ларс, правда, все.
– Почему ее телефон оказался в коридоре?
Хильда заметно смутилась:
– Какой телефон? Я не знаю… может, выронила?
Ничего больше вытянуть из нее не удалось.
Ларс отправился на прежнюю квартиру Линн и Бритт, что-то подсказывало, что там может быть зацепка. Зацепка нашлась, только какая!