Цвет Дня
Шрифт:
И, как это обычно случается, настало утро, и она спала рядом – неожиданная граница, розовый теплый цвет, доставшийся мне на грани ночи, и на ее довольном лице было прямо-таки написано, что зовут ее – Тики, и теперь она живет здесь. И даже оторванное сознание в моем животе подуспокоилось, обжилось и, довольное, нежилось в каком то подозрительном зеленом свете, расплескивая его повсюду.
И в городе, нутряном моем городе поднялось яркое зеленое Солнце, Солнце цвета
Город. Я впервые разглядывал его так внимательно. Кажется, он ограничивался только кругом моего сознания, за которым наступала полная неясность, где все тонуло в зыбком и неспокойном тумане, в котором мелькали, непрерывно сменяя друг друга, мрачные неприглядные тени моих смутных желаний, ассоциаций и комплексов. Последнее, что удавалось различить на окраине, были зыбкие призрачные зубцы каких-то зданий, уходящих в небо; зданий, напоминающих огромные, утыканные трубами заводы и фабрики, и там постоянно двигались какие-то дымчатые люди с расплывчатыми смазанными лицами, рассмотреть которые было нельзя, которые постоянно дымились, и неясно было, то ли они поглощают окружающий город туман, то ли сами его и выделяют. Они постоянно были заняты; чем – неясно. Кажется, они что-то производили. Что-то, нужное городу.
Время от времени туман выбрасывает длинный и клейкий язык и слизывает дом или улицу, и уносит в небытие, туда, где все время что-то глухо ворочается и звучит, откуда доносится странное позвякивание и мычание коров, куда не заглядывает никто.
Ближе к центру вся эта муть рассеивается, там все уже ясно, твердо и незыблемо, а воздух чист и прозрачен. Там сверкают огни дансингов и ресторанов, там блещет жизнь. И, если вглядеться, там можно различить многое…
В целом, город, точнее, центральная его часть, сильно напоминала сияющее свиное рыльце, пятак, улыбчиво проглядывающий из исходящей паром лохани; очень подвижный и переменчивый пятак. Потому, что каждое утро на город сыпется град, отстраивающий его заново.
Каждое утро, стоит открыть глаза, небо трескается хитрой сеткой морщин и медленно осыпается миллионами разноцветных увесистых кубиков, всегда падающих по-разному, вечно складывающихся в новый город. Как в страшноватой детской игрушке – калейдоскопе.
И больно же это: очнуться от сна, стоя на разбитых коленях посреди нагромождения цветных граней, когда в сердце радостно поет влажная холодная жаба; поет в тоске и недоумении, и, подняв глаза, вновь увидеть его – город. Каждое утро – другой. В зависимости от времени года. Северный или восточный ветер. От моего настроения.
Кто играл хоть раз в автоматы с барабанами, которые крутятся, чтобы совместить картинки, как думают игроки, и не совместить их, как ожидают владельцы, тот знает: рано или поздно картинки сложатся, выигрыш будет. Кстати, игроки догадываются смутно, что оно им не очень и нужно, и выигрыш этот они не заберут; не смогут или, скорее, не захотят забрать, и проиграют его дальше.
И когда все кубики упадут одинаковой гранью (и всего-то их шесть), будет выигрыш, и город станет забавен как никогда… И вот, в день зеленого выигрыша я разглядел на площади свое подобие. Оно стояло в самом центре, обнаженное и абсолютно зеленое, и выглядело, надо признать, куда лучше меня. Оно задумчиво смотрело вверх и вид у него был такой, словно оно что-то замыслило. Потом оно кивнуло своим мыслям и, зайдя в дом, скрылось с глаз моих. Вообще, мне понравилось наблюдать город. Прежде я занимался бы этим целыми днями, теперь немного мешала Тики. Но, если она спала или ходила по магазинам, я немедленно погружался в себя и разглядывал. Я не говорил ей об этом: зачем? Зачем ей знать, что там, внутри, есть что-то, похожее на нее, и есть что-то, напоминающее меня – странно искаженные, более совершенные, красивые и бесстрашные. Честно сказать, я им завидовал.
Тики… Я потихоньку привыкал к ней. Мое сердце пускало корни… Корни тянулись к ней и привыкали питаться ею. Тогда их еще можно было приучить к другим женщинам, теперь они стали разборчивы, они капризничают и не хотят ничего другого. И однажды…
О Боже мой, это однажды. Я собрался с духом и зачем-то сказал ей это, и, главное, меня ведь никто не просил, нет, я сам, мать мою, сам взял и сообщил ей: “Я люблю тебя, женщина”. Порадовать мне ее захотелось, что ли? Она порадовалась, она улыбнулась, а в городе выпал красный выигрыш, и видит бог, мне очень больно рассказывать об этом.
Конец ознакомительного фрагмента.