Цвет моего забвения
Шрифт:
– Всего лишь ограда, - звенит сзади незнакомый голос.
– Разве это так сложно?
Оборачиваюсь на звук, повинуясь первобытным инстинктам. Щётка кустарника шуршит ворохом листьев. Ветки разлетаются лопастями веера, и из зелёного марева выныривает незнакомое лицо. Точнее, сначала появляются очки. Двухслойные линзы лучатся солнечным мёдом: кажется, что отражённый в них мир переворачивается вверх тормашками. Мне действительно сложно сказать, что больше: уродливые бинокли на дужках или голова.
– Кто ты?
– вырывается у меня
– А ты кто?
– на тропинку выходит сутулая и совершенно несуразная девушка с огромной восьмёркой на майке. Глядя на её шаткую походку, жиблые плечи и отвисший живот, сложно поверить в то, что у неё хватило сноровки продраться сквозь густые заросли. Как только очки не перетянули её вперёд?!
– Полагаю, что у нас с тобой много общего, - отвечаю я, пряча за спиной перепуганную Нетти.
– Полагаю, что нельзя отрицать очевидное, - девушка высокомерно рассматривает номер на моей майке. Скрытое превосходство сквозит в каждом её жесте.
– Ты что-нибудь помнишь?
– Ровным счётом, столько же, сколько и ты, - номер восемь напыщенно хмурится.
– Но, думаю, что ничего хорошего ждать не стоит.
Нетти жмётся к моей спине, не желая принимать ни спесивую незнакомку, ни факты, ставшие слишком явными. Я всё ещё чувствую её дрожь: крупную, пронизывающую. Сложно держать себя в руках, но я глотаю панику, как горькое лекарство. Хотя бы один человек здесь должен сохранять трезвость рассудка.
– И что, - возражаю я, пытаясь поймать глаза незнакомки сквозь толстые стёкла очков.
– Отсюда разве выхода нет?
Девушка невесело усмехается и снимает свои бинокли. Её лицо, к моему удивлению, оказывается весьма симпатичным. "Что за идиотские вопросы?", - говорит её рассеянный взгляд.
Я поворачиваю голову туда, где сетка ограждения смыкается с дикими порослями деревьев. Ещё раз смотрю на оголённые провода, бегущие по верхней части преграды. И понимаю, что вопрос действительно более чем идиотский.
***
Номер одиннадцать
Шаги, звучащие из пролёта, осторожны и медлительны.
И они слышатся всё ближе. Только облегчения от того, что я не одинока, не появляется. Напротив: чувствую, как ужас сушит горло. Словно ко мне приближается сквозь мусор, пыль и обвалившиеся пролёты сама смерть.
Я крепче сжимаю перекладину лестницы. Ребристая арматура оставляет на пальцах кровавые татуировки. Набираю воздуха в грудь. Мышцы между рёбрами ноют от напряжения. Разум подсказывает, что этот кто-то внизу может стать моим спасителем, и я готова выплюнуть дикий крик. Интуиция шепчет: повремени... Только разуму я доверяю больше. Разжимаю губы и готовлюсь закричать, но горлом идёт лишь дребезжащий сип.
Незнакомец продолжает приближаться. Шаркающие шаги становятся громче и пронзительнее. Я слышу, как мелкие камушки летят из-под чужих подошв. Вот ритм на мгновение сбился, перекрывшись звонким ударом, и некто громко и с оттяжкой чертыхнулся. Понимаю, что моя гостья - женщина. И её голос не нравится мне.
Перехожу на сторону интуиции и затихаю под потолком, как летучая мышь. Всё, что ни делается - к лучшему. Должно быть, в моей немеющей ноге, что не может выпутаться из удавки, тоже есть плюсы. Только какие? Даже из пальца не высосешь: ведь оторвать руку от спасительной ступеньки будет проблематично. А тянуться за ней потом - ещё сложнее.
Я снова слышу шаги. Только на этот раз они не становятся громче, словно человек внизу уходит вбок, на этаж. Выдыхаю: то ли облегчённо, то ли разочарованно. Когда шаги, наконец, отдаляются и становятся похожими на мышиную возню, я начинаю корить себя за то, что не закричала. Я уже не уверена, что справлюсь сама. Я вообще ни в чём не уверена.
Я не знаю, как долго болтаюсь под потолком, удерживая себя железной хваткой у лестницы. Время словно закрутилось спиралью разнокалиберных витков. Кулаки отекли, покраснели и стали каменными. Они больше не принадлежат мне, как и часть моей ноги.
Из оцепенения меня выводит металлический лязг сверху. Это открывается заслонка чердачного окна. Кого бы ни несла мне судьба, я уже не боюсь. Я сполна хлебнула ужаса и паники, и теперь любой исход кажется мне благодатью - даже фатальный. Лишь бы не было неопределённости, качающейся надо мной ржавой тенью потолочных разводов.
Чёрный прогал расширяется клином. Из темноты высовывается существо неопределённого пола. Я вижу лохматый русый ирокез с розоватыми проплешинами, выбритые наголо виски и мочки ушей, растянутые донельзя полыми круглыми штуковинами. Существо смотрит на меня, с детским любопытством округлив глаза.
– Вау!
– говорит оно восхищённо, и я понимаю, что моё спасение или разочарование женского пола.
Я смотрю на девушку с ненавистью. Вот уж высшая степень цинизма: смеяться, когда другой человек в беде. Между тем, моя гостья спускается по лестнице вниз, ловко, как обезьянка. Добравшись до площадки этажа, она застывает точно передо мной, уперев татуированные руки в бока. Я вижу глазные яблоки фантастических оттенков на её предплечьях, и внутри, в темноте прошлого снова дёргается червячок. Похороненный заживо элемент, который хочет прорваться наружу, но не может.
– Круто!
– говорит она звонко.
– Тебе, может быть, круто, - не выдерживаю я.
– А вот мне, знаешь ли, не очень.
– Заметно, - усмехается девушка.
– Издеваться пришла?!
– внезапно обнаруживаю, что мысли о скорой кончине были преждевременны. Я совершенно не хочу умирать. А дохнуть от рук циничной незнакомки - вдвойне.
Девушка неторопливо ходит туда-сюда по площадке. На её майке - номер тринадцать. Несмотря на крупное спортивное телосложение, она плоскогруда, как мальчишка.