Цвет надежд — зелёный (сборник)
Шрифт:
Медуза! Когда свечение в полушарии погасло, Монтейлер различил ее отражение на выпуклой поверхности глассита. Карикатурно-безобразное лицо было искажено дикой злобой, волосы-змеи, шипя, извивались отвратительным клубком.
— Ты лгал! — закричала она. — Ты лгал!
Пронзительный голос гулко отдавался в стенах храма, когда она рванулась вперед.
"Медуза, — вспомнил Монтейлер рассказ Кэт. — Медуза, одна из самых «очаровательных» выдумок древних греков. Она не только ужасна, она смертельно опасна. Тот, кто на нее взглянет, превращается в камень. Нечего сказать,
Он кинулся ничком на землю, прикрыл глаза рукой и принялся раз за разом нажимать на спусковой механизм пистолета, пока храм не наполнился ослепительным белым светом.
Монтейлер вернулся к радиостанции, даже не взглянув на то место, где раньше стояла Медуза. Тот, кто смонтировал здесь эту аппаратуру, явно преследовал какую-то цель. "А врагу нельзя оставлять никаких честных шансов", — со злостью подумал Монтейлер.
Он отвинтил заднюю стенку аппарата, заглянул внутрь и долго не мог отвести взгляда. Губы его беззвучно шевелились.
Корпус радиостанции был пуст.
Декорация, шутка, нонсенс.
Монтейлер медленно поднялся и посмотрел через входную арку на зелень за стенами храма. "Все здесь взято из той или иной книги". "Они делают все, что она ни пожелает". "Машина открыла тебе ту истину, которую ты хочешь знать, а не подлинную правду". "Алиса".
Все это промелькнуло в голове Монтейлера, пока он рассматривал обуглившиеся останки на каменном полу.
Какой-то забытый писатель представил в своем воображении радиостанцию для гиперпространства, но не смог или просто поленился описать ее сложное внутреннее устройство. Да и зачем оно ему? В его книге станция работала, и этого ему было достаточно.
Она работала и теперь, ибо на Земле обрели самостоятельную жизнь мифы, сказки, фантазии.
Монтейлер прицелился в аппарат и спустил курок. Станция исчезла в клубящемся огненном шаре.
"Нет таких машин, которые нельзя было бы уничтожить. Несокрушимых машин не в состоянии создать даже воображение писателя".
Монтейлер вышел из храма, отнюдь не уверенный в справедливости своих мыслей.
17
— Теперь он ушел, — сказала Алиса.
Она лежала животом на траве и смотрела на долину сквозь жиденький кустарник. Потом она встала и тщательно отряхнула платьице.
— Он вернется, — сказала Кэт.
— Конечно.
— Он превратит в пепел полпланеты.
— Для него это будет чудесное время, — сказала Алиса.
Она посмотрела через отроги Олимпа на цепь холмов в голубой дали. Из лесов выплывали легкие клубы тумана, сгущаясь, они превращались в бастионы, земляные укрепления, мощные башни. Стены поднимались все выше, образуя светящийся, разноцветный сказочный замок, который непрерывно менял очертания. От его подножия на десятки километров во все стороны простирались непроходимые леса.
— Что это? — спросила Кэт.
— Тинтагель.
Алиса оторвала взгляд от букашки, которую она беззаботно рассматривала в траве, и взглянула на Кат.
— Там есть все, чего он так хочет.
— Он возьмет это.
— Зачем? Все это уже его.
Алиса с любопытством посмотрела на Кэт.
— А чего ты хочешь?
Кэт только пожала плечами.
Они стали спускаться по склону. Вокруг вздымались огромные темные сосны, в воздухе сладко пахло смолой.
— Ты все понимаешь, правда? — спросила Алиса.
— Иллюзий я не питаю, если ты это имеешь в виду, — ответила Кэт и, чуть помедлив, спросила: — Скажи, сколько тебе лет?
— Десять.
Алиса, смеясь, побежала по тропинке.
— Спорим, что ты меня не догонишь!
— Я даже не буду пытаться.
Кэт вяло шла по лесу. Сосны понемногу редели. Теперь тропинка вилась между пиниями и кипарисами. Над землей почти незримо стелился неизменный легкий туман — от этого контуры деревьев слегка дрожали, будто в полуденном мареве.
— Вообще-то я хотела стать антропологом, — сказала Кэт, ни к кому не обращаясь. — Даже изучала социальную антропологию на Фаумтенгейт Гамма… А потом оказалась на разведывательном корабле, и единственно, с чем мне довелось сталкиваться, были мертвые культуры, мертвые города, мертвые миры. Мне надо было бы стать этнологом, а я стала психологом. Все же лучше, чем ничего.
— Ты говоришь такие трудные слова, — сказала Алиса.
— Ну ты же все понимаешь.
Некоторое время Алиса молчала. Она шла впереди Кэт и рассеянно ступала по листочкам и веточкам, упавшим на тропинку.
— На Земле были разные культуры в разные эпохи, — осторожно произнесла она.
— Пожалуй, я догадывалась об этом.
Алиса еще помолчала, задумавшись.
— А что он скажет, если ты не вернешься?
— Тебе это наверняка нетрудно устроить.
— Может быть.
Они молча шли по тропинке, которая свернула в небольшую лощину и теперь извивалась вдоль крутого обрыва. Там, внизу, густо клубился туман, быстро растворяясь в едва заметный дымок на открытых местах.
Склон Олимпа упирался в большое озеро. В нескольких километрах от берега из воды поднимались берега острова, зеленевшие под ясно-голубым небом. С высокого горного уступа можно было разглядеть города и селения, разбросанные в приятной, привлекательной местности, где геометрически правильные прямоугольники полей и пашен выделялись среди ухоженных рощ. Глубокий залив служил естественной гаванью для кораблей, приходивших к причалам большого старинного города, который стоял у самой воды, отражаясь в ее спокойной неподвижной поверхности. В залив впадала широкая река.
— Анидр, — сказала Алиса, показав на реку. — Она течет сюда из Амаурота.
И, взглянув на Кэт, добавила:
— Амаурот — это столица острова.
Кэт смотрела на остров, который раскинулся внизу под ней словно искусно сделанный раскрашенный макет с четко обозначенным рельефом.
— Как называется этот остров?
— Он назывался Абракса. — Алиса засмеялась. — Но это было до появления короля Утопа. Мы обычно называем остров Outopos. На Земле нет ничего похожего на него, но попасть сюда мог только один-единственный чужеземец.