Цвет страха
Шрифт:
Года текли неспешно, о, Лорена,
Я позабуду их неясные черты,
Я им скажу: «Усните, годы!»
Пусть спят и не тревожат
память прошлых гроз.
— Всем кру-угом!
Молодые люди вскочили на ноги. Лишь капрал Прайс, душа которого витала где-то в небесах, не сдвинулся с места.
Полковник Хазард обрушился на капрала подобно молнии: выхватив из его трепетных пальцев визгливый инструмент, он одним рывком могучей руки поднял Прайса с камня.
— Смирно, ты, безмозглая шавка!
— Полковник Хазард... Прошу прощения, сэр...
— Молчать!
Прайс
— Но, сэр... — запинаясь, пробормотал кто-то из бойцов, — мы ведь только пели...
Хазард повернулся к говорившему.
— Стоунволл [3] лично запретил исполнять эту песню из-за ее унылых надрывов, побуждавших храбрых солдат вспоминать о доме и родном очаге. В моем подразделении не место слезливым настроениям! Всем ясно?
3
Стоунволл Джексон — талантливый полководец южан, правая рука генерала Роберта Ли. Скончался от ран в 1863 году. Похоронен в Лексингтоне, штат Виргиния.
— Так точно, сэр, — промямлили нестройные голоса.
— А ну-ка спойте песню, которую мне хочется услышать! — отрывисто произнес полковник.
— Так точно, сэр! — хором взревели бойцы Шестой виргинской пехотной роты выходного дня.
— Вот этот припев куда более приличествует солдату, — заметил Хазард, смягчаясь. Ему вовсе не хотелось читать своим людям нотации, но до сражения оставались считанные часы. Ответственность за исход битвы тяжелой ношей лежала на плечах Шестой роты, и полковник нимало не сомневался в том, что его ребятам суждена полная и окончательная победа.
— Принесите кофе и сухарей! — распорядился он.
— Сегодня нам прислали уж очень сухие сухари, — пожаловался капрал. — Сдается мне, снабженцы малость перестарались.
— Тогда тащите котел, и мы размочим хлеб в беконном жиру, — велел Хазард.
Полковнику протянули мятую жестяную кружку, он уселся среди своих бойцов и пригубил кофе.
Солнце уже село, тени сгустились, но вот южное небо осветила луна, залив своим светом благословенную землю, на которой лагерем расположился отряд. Гранитная стела памятника генералу Уильяму Махони, великому герою Битвы при кратере, заблистала в ночи неугасимой свечой. В лесу раздался хриплый крик совы.
Хазард долго сидел у костра, задумчиво глядя в котел с пузырящимся жиром и дожидаясь, пока сухари размягчатся и станут съедобными. Мысли его витали вокруг завтрашнего нелегкого дня. «Один лишь я знаю, какой тяжелый будет день», — думал полковник.
Но он жестоко ошибался. Только Господу было ведомо, какие ужасы ждут их завтра — и не только Шестую роту, но и всю Америку.
Ночные тени заполнили поросшую травой чашу кратера, в котором некогда бушевала самая страшная битва Гражданской войны. В кронах сосен сиплыми голосами бурчали козодои.
— Будьте добры, мистер Прайс, сыграйте нам что-нибудь подобающее случаю, — попросил полковник.
Капрал поднялся, явив взорам окружающих форму, которую уже успел вывозить в пыли, поднес к губам гармонику и извлек из нее печальную мелодию, в которой угадывалась песенка «Мой Мэриленд». Бойцы один за другим изумленно вскидывали брови, пока Хазард наконец не пробормотал:
— Предки Прайса переехали сюда из Балтимора.
Присутствующие пожали плечами, демонстрируя вялое одобрение. В конце концов Мэриленд тоже находится на юге, на широте Виргинии — во всяком случае, ее восточной части.
Когда долгая мелодия наконец затихла, полковник откашлялся и сказал:
— Очень хорошо, мистер Прайс. Отличное исполнение.
Он поднялся на ноги. Остальные по-прежнему сидели и лежали среди лагерных костров.
— Джентльмены, — заговорил Хазард, и с каждым произнесенным звуком голос его крепчал подобно раскату грома, становясь все более величественным. — Я — сын Виргинии и горжусь этим. Здесь, на этом самом месте, сто семьдесят один год назад погиб за свои убеждения мой знаменитый прапрапрадед. Священная для меня земля вскормила первого американского бунтаря Джорджа Вашингтона, который, доведись ему прожить дольше, вне всяких сомнений, выступил бы во время великого восстания на стороне Дэвиса.
— Аминь, — чуть слышно произнес кто-то.
— Мой предок до последней капли крови защищал эту землю во время осады Питерсберга, и я намерен последовать его примеру.
В ответ послышался негромкий хор одобрительных возгласов.
— Завтра здесь появится грозный враг, чтобы опустошить и предать разграблению наш край.
Бойцы, словно загнанные в угол псы, утробно зарычали.
— И мы, сыновья прославленных отцов, не имеем права пустить сюда это жалкое отродье!
— Не пустим!
— В нашей роте всего тридцать пять человек, а противник, намереваясь нас уничтожить, собирает под свои знамена целые легионы.
— Мы их перестреляем! — рявкнул Прайс.
Полковник поднял руку, требуя тишины.
— Добрые слова. Но вы, ребята, еще не нюхали пороха. Вам не доводилось вдыхать горький дым и слушать, как кричат друзья и враги, стеная от боли, взывая к Господу и своим далеким матерям, которые их не слышат. А мне доводилось. — Голос полковника дрогнул. — Я видел торжество Юга, воспетое нашими пращурами, и не допущу, чтобы вы, смелые и самоотверженные воины, потерпели позорное поражение.
Гневный вопль бойцов спугнул сову и заставил умолкнуть козодоев.
Хазард улыбнулся. Вот он, истинный дух Дикси! Кашлянув, полковник поспешил перейти к самой трудной части разговора.
— Как командир вверенного мне подразделения я принял определенные меры для обеспечения нашей завтрашней победы над проклятым врагом.
Вновь послышались устрашающие звуки.
— Составляя план, я позволил себе некоторые вольности, с которыми истинному джентльмену Юга трудно согласиться без возражений. — В голосе полковника зазвучал металл. — Но вы примете их без пререканий, ибо я не потерплю неповиновения и расхлябанности! В награду за терпение я приведу вас к окончательной победе над врагом.