Цвет судьбы
Шрифт:
Увы, сейчас я знаю об этом куда больше, чем хотелось бы.
Глава восемнадцатая
За этим кошмарным объяснением на кухне, под безжалостным электрическим светом, последовало еще много разговоров и обсуждений; и в конце концов родители пришли к мысли, что лучший выход для всех нас – аборт. В сущности, это единственный выход, говорили они. Самостоятельно содержать и растить ребенка мы с Гленом не в состоянии – просто бессмысленно загубим свою жизнь. Я не смогу закончить школу. Оба мы не поступим в колледж. Я буду
Переезд? О нет! Я и слышать не хотела о разлуке с Гленом. Он – моя жизнь, кровь в моих жилах, воздух, которым я дышу. Как мне жить без него?
Что ж, сказал отец, если так, тем более нужно делать аборт. Устраним проблему – и забудем о ней.
– И никто из нас никогда даже словом об этом не упомянет, – закончил он. – Оставим эту историю позади и продолжим жить нормальной жизнью.
«Но что же в этом нормального? – спрашивала я себя, садясь в машину, чтобы ехать в больницу. – Нормально притворяться, что ничего не произошло? А потом всю жизнь гадать, каким мог бы быть мой ребенок? На кого был бы похож? Чего бы достиг?»
Что, если у меня в животе растет гений? Быть может, ему суждено открыть лекарство от рака? А я его убью?!
Все эти вопросы вихрем проносились в голове. Мне так нужно было время подумать! Но времени-то и не было. Родители убедили меня, что необходимо спешить: если не сделать аборт прямо сейчас, будет поздно. Они давили на меня, убеждали, настаивали – и не отставали, пока я сама не поверила, что поступаю правильно. Не дали мне прислушаться к своему сердцу.
Мы уже выезжали из ворот, когда к машине подбежала Миа и запрыгнула на заднее сиденье, со мной рядом.
– Я еду с вами! – сказала она.
Несколько мгновений она молча сидела рядом, затем взяла меня за руку и посмотрела в глаза – таким прямым, серьезным взглядом, какого я никогда прежде не видела у своей сестры.
Глава девятнадцатая
Вспоминая те дни, я стыжусь своего малодушия. Хотелось бы мне быть сильнее, решительнее, не поддаваться давлению родителей и делать лишь то, что сама я считала правильным! Единственное, что могу сказать в свое оправдание – я была очень молода и слишком привыкла повиноваться отцу.
В тот день отец не поехал с нами в больницу. Должно быть, как только наш автомобиль выехал со двора и скрылся за поворотом, он сказал себе, что проблема решена. Откуда ему было знать, какая буря бушует в моем сердце?
Сидя в приемной, я разглядывала плакаты на стенах. Один сообщал о пользе витаминов для беременных. На другом молодая мать в кресле-качалке кормила из бутылочки младенца; и расслабленная поза, и весь ее облик воплощали в себе счастье и покой.
На столе рядом лежала толстая пачка журналов. Но читать я не могла. Меня тошнило. Тошнота усиливалась всякий раз, когда я поднимала глаза на женщину напротив – беременную, как видно, на последних сроках. Живот ее напоминал огромный мяч, и она поглаживала его
Тошнило меня от токсикоза, но еще больше – от волнения и невыносимой мысли, что вот-вот, совсем скоро из меня вырежут моего ребенка.
Мама, сидя на соседнем стуле, читала детектив. Я не понимала, как она может держаться так невозмутимо, словно пришла к врачу из-за какой-нибудь простуды!
Миа сидела рядом со мной и жевала резинку.
– Ты как? – тихо спросила она.
Я сглотнула, борясь с тошнотой.
– Паршиво.
– Ты совсем зеленая. Что, мутит?
Рот я открывать боялась, так что просто кивнула.
Миа решительно поднялась с места:
– Пошли. Туалет вон там.
Мама подняла глаза от книги.
– Ей нехорошо, – пояснила Миа. – Я отведу ее в уборную.
Мы вышли и торопливо, почти бегом, двинулись по коридору. Мне казалось, все встречные провожают меня взглядами – и осуждают. Но теперь было уже все равно. Я влетела в туалет, даже не запираясь и не включая свет, склонилась над унитазом и рассталась со своим завтраком. Лишь смутно я сознавала, что Миа у меня за спиной щелкнула выключателем, задвинула защелку и убрала волосы с моего лица.
На завтрак я съела немного и еще пару минут содрогалась от бесплодных рвотных приступов. Миа оторвала туалетную бумагу и протянула мне; я высморкалась и утерла слезы.
– Ну как? – спросила Миа. – Теперь лучше?
Я кивнула. Поднявшись, закрыла крышку унитаза, села на нее и уткнулась лицом в ладони.
– Ты уверена, что этого хочешь? – тихо спросила Миа.
Я подняла голову.
– А что мне остается? Мне шестнадцать, и я беременна.
– Всегда есть выбор, – ответила она. – Это твое тело. Только тебе решать.
– Я уже согласилась. Сказала папе…
– Неважно, что ты сказала папе, – твердо заявила сестра. – Всегда можно передумать. Я просто не хочу, чтобы ты потом об этом пожалела.
Я встала, чтобы умыться, затем оторвала еще кусок туалетной бумаги и вытерла лицо. Миа, прислонившись к двери, смотрела на меня.
– А что думает Глен? – спросила она.
– То же, что и я.
– И что же?
– Он тоже не знает, что делать. Совершенно растерян. – Я вытерла руки и бросила скомканную бумагу в мусорную корзину. – Но сказал, что будет на моей стороне, что бы я ни решила.
– А если решишь оставить ребенка? – спросила она.
Я взглянула ей в лицо:
– Да. Он сказал: если ты этого хочешь, женюсь на тебе хоть завтра.
– А ты хочешь?
Я сделала глубокий вздох.
– На самом деле да. Сердцем – хочу. А разум говорит: это слишком серьезное решение, мы оба потом пожалеем. Конечно, я хочу за него замуж! Но мы слишком молоды. Кто знает, что из этого выйдет? Папа прав в одном: мы не сможем сами себя прокормить. А я не намерена губить жизнь Глена. Он мечтает получить образование, я тоже. Не хочу, чтобы он проработал в магазине всю оставшуюся жизнь! А когда у нас будет ребенок – хочу достойно его вырастить. – Я положила руку на живот. – Быть может, я мыслю слишком приземленно, но не верю, что любовь решает все проблемы. Поначалу, может быть, да – а потом? Бедность, разные бытовые трудности – все это понемногу убивает любовь. В конце концов мы неизбежно друг друга возненавидим, разойдемся… и как все это скажется на ребенке?