Цвет ярости — алый
Шрифт:
Два-три раза Волк сам становился свидетелем таких переговоров. Они велись, с одной стороны, с крыши Подворья — Тараном и с асфальта у ворот — разгневанными аборигенами. Вначале все походило на цивилизованный диспут, в котором обе стороны обменивались взвешенными аргументами и контраргументами. В толпе “клопов”, как правило, находилась пара неплохих ораторов, выступавших от “лица присутствующих”. Последние поддерживали своих главарей дружным гулом, даже когда те несли откровенную чушь, и замолкали, когда начинал говорить Таран.
Все было чинно и благородно до того самого момента, покуда кто-то, не в состоянии сдержать приток адреналина, не вступал в разговор
Так продолжалось раз за разом, почти каждый день.
Таран по-прежнему лучился самодовольством, но чувствовалось, что он нервничает. Он уже не отлучался из Подворья (если только в подвалах не было тайного хода). Еду и питье доставлял усиленный наряд “безрукавочников”. Пару раз у самых ворот на них совершались нападения, но, оставив за собой парочку трупов с проломленными черепами, здоровяки доказали полную безрезультатность подобных попыток. Это было попросту глупо.
В остальном все было по-прежнему.
Но это не могло продолжаться бесконечно. Существовало четыре возможных выхода из сложившейся ситуации. Первый: протестующие члены “профсоюза”, неутомимые борцы за права “обманутых и разоренных”, мирно и без каких-либо эксцессов оставляют свои потуги и расходятся по домам, махнув рукой на прегрешения Тарана. Второй, еще более невероятный, нежели первый: хозяин Подворья смиряется (с неизбежным — по мнению “парламентеров”), без возражений принимает все требования и возвращает “награбленное”. Третий, не слишком вероятный, но вполне допустимый: члены “профсоюза” решаются на вооруженное восстание, в итоге которого диктатор свергается, подневольные же гладиаторы наконец-то получают свободу (стоит ли говорить, что Курта привлекал именно этот вариант?). И, наконец, выход четвертый: Таран со своей стороны предпринимает самостоятельные операции, в процессе которых и решает все проблемы.
Любой житель Клоповника, более-менее знакомый с привычками и образом мыслей Хэнка Тарана, с полной уверенностью в том, что ни за что не прогадает, поставил бы на третий вариант возможного будущего. Хэнк мог бесцельно бродить по Подворью, отпуская глупые шуточки, но при этом он НИКОГДА и НИ ЗА ЧТО не стерпел бы прямых оскорблений и не пошел бы на уступки. Он затаился, как здоровенный питон, и дожидался момента.
Впрочем, ждать не следовало слишком долго — третий вариант маячил на горизонте. Поэтому Курт ничуть не удивился, когда во время очередного выхода на поверхность обнаружил ряд новшеств. Главное состояло в том, что охрану Подворья, и прежде достаточно надежную, усилили какими-то незнакомыми субъектами, одетыми не в одинаковые безрукавки, а как придется. Но все они, как на подбор, были крепкие, уверенные в себе, с наглыми глазами. На Волка, впрочем, все глядели с неизменным любопытством.
Не надо было долго думать, чтобы догадаться, кто эти люди. Хэнк никогда не пошел бы на авантюру с роботом, не ощущая чьей-то надежной поддержки. Кто-то, обладающий в Клоповнике не меньшим влиянием, нежели сам Таран, поддался на уговоры и сделал нужные ставки. Волк победил. Некто, помимо самого Хэнка, обогатился на пару сундуков с навесными замками. То ли у неизвестных с Тараном был уговор, то ли неизвестные предложили Подворью помощь по собственной инициативе, потому как Хэнк за ней никогда бы не обратился…
Как бы там ни было, теперь охрана была усилена практически
“Безрукавочники” ходили хмурые, косо поглядывали на “коллег”, но помалкивали. Впрочем, у них не было иного выхода — Таран карал непослушание еще более жестоко, нежели обвинения в “имперских замашках”. Все несли службу без каких-либо эксцессов.
Параллельно же, как оказалось, Таран готовился вот-вот свеситься с ветки, чтобы обрушиться на шею беспечного путника. Ждать, пока у “профсоюзников” истощится терпение, не имело смысла. Хозяин Подворья тщательно готовил свою операцию, чтобы раздавить всех кровопийц одним ударом. Это было в его духе.
Курт больше догадывался о том, что готовится, чем знал наверное. Сам Хэнк Таран не утомлял своего лучшего ученика лишними подробностями, поэтому единственным источником информации служили подслушанные разговоры других обитателей Подворья, которые, впрочем, и сами знали немного, иначе вряд ли стали бы трепать языком. Учитывая остроту волчьего слуха, улавливал Курт немало, обычно во время коротких прогулок на поверхности Подворья, но все же далеко не все, а потому события застали его врасплох.
То ли владелец Подворья попросту не успел нанести упреждающий удар, то ли он, что маловероятно, прошел для Курта незамеченным. В общем, даже если Таран и провел свою операцию, то контратака противника имела более ощутимые последствия.
Это произошло безоблачным днем — таиться “борцы за свободу” не собирались.
Курт прогуливался по тренировочной площадке, отгоняя мух деревянным мечом, когда за воротами грохнуло, резко и сухо. Граната. Просвистела шрапнель; поднялся столб черного дыма, но ворота выдержали. Затрещали автоматные очереди. “Безрукавочники”, дежурившие на крыше, метнулись к укрытиям и открыли ответный огонь. В кого они палили, Волк не видел. К нему уже бежали Нож с Топором. Остальные “безрукавочники” пинками приглашали бородатых гладиаторов внутрь здания. Тарана видно не было, однако он мог появиться в любую секунду.
Шеи Волка коснулись электрические разряды. Развернувшись, он без возражений направился к своему подвалу, но особо не спешил. Спорить, предлагать свою помощь не имело смысла; его ни за что не оставили бы без присмотра или же в обстоятельствах, чреватых побегом. В этом тюремщики были правы — Курт сбежал бы при первой же возможности… Хотя в рядах противника Волк мог бы наворочать много дел, даже голыми лапами, без всякого оружия.
Но его закрыли в камере. Курт сидел на панцирной койке, тревожился и слушал пустоту. Звукоизоляция исключала проникновение какой-либо информации извне. О том, что происходило в этот момент наверху, можно было только гадать. В мозгу пульсировала навязчивая мысль, что “профсоюзники” перебьют всех обитателей Подворья (что само по себе было бы совсем неплохо) и конечно же забудут заглянуть в самый дальний подвал. Он, Страйкер, так и останется похороненным заживо в своем подземелье — когда-нибудь его кости извлекут из-за решетки.
Однако, как ни странно, ужин принесли точно по расписанию. Курт не знал, то ли радоваться этому, то ли печалиться. Услышав, как на ступенях загрохотали шаги, он даже привстал с кровати. Но это оказались всего-навсего двое “безрукавочников”. Их имен Курт не знал, но они и прежде приносили еду. Сейчас оба выглядели совершенно обыденно, даже не запыхались. Ничто не говорило о том, что они пережили горячий и, наверное, продолжительный бой. Курт попытался было завести разговор, но “безрукавочники”, не отвечая на вопросы, удалились.