Цветение необыкновенной орхидеи
Шрифт:
– Жена пусть слезы льет, обязан муж трудиться, - глубокомысленно заметил Уэддерберн.
– Подумать только, умирать и таких условиях, в мерзком болоте! Болеть лихорадкой, а кроме хлородина да хинина и принять нечего. Предоставьте мужчин самим себе, они и будут жить только хлородином и хинином. А вокруг ни души, кроме противных туземцев! Говорят, андаманские островитяне - самые ужасные дикари, и уж во всяком случае ухаживать за больными они не умеют кто же их там обучит как следует? И для чего жизнью жертвовать? Чтобы у людей в Англии были орхидеи!
–
– Как бы то ни было, туземцы в его партии были достаточно цивилизованными, чтобы сохранить коллекцию, пока не вернулся его коллега-орнитолог из внутренних районов острова. Правда, они не разобрались в разновидностях орхидей и к тому же дали им завянуть. Хотя, знаете, от этого цветы мне кажутся лишь интереснее...
– Не интереснее, а отвратительнее. Я бы боялась, ведь на них, может быть, сидит лихорадка. Представить себе только: на этих уродах лежало мертвое тело... Я об этом раньше не подумала. Как хотите: мне кусок в горло не лезет!
– Хорошо, я уберу их со стола и положу на подоконник. Мне их там будет не хуже видно.
Несколько дней Уэддерберн почти не выходил из своей жаркой и влажной теплицы: всё возился с древесным углем, кусками тикового дерева, мохом и другими тайнами, известными любителям орхидей. Он считал, что для него настало замечательное, полное неожиданностей время. По вечерам, в кругу друзей, он не уставал рассказывать об орхидеях, снова и снова повторяя, что ждет от них чего-то необычайного.
Несмотря на тщательный уход, несколько орхидей из вида Ванда и Дендробиум, погибли, но странная орхидея вскоре начала проявлять признаки жизни. Уэддерберн был в восторге. Как только он заметил, что орхидея оживает, он сразу позвал экономку, которая варила варенье.
– Вот это почка, - объяснял он.
– Вот здесь скоро появится множество листьев. А эти штучки, которые пробиваются тут наружу, - воздушные корни.
– Они мне напоминают растопыренные белые пальцы, торчащие из бурого комка. Не нравятся они мне!
– сказала экономка.
– Но почему?
– Не знаю. У них такой вид, точно хотят меня схватить. Нравится так нравится, противно так противно, - ничего с этим не могу поделать!
– Может, это только мне так кажется, но я не помню другой орхидеи с такими воздушными корнями. Смотрите, они чуть-чуть сплющены на концах!
– Нет, не по душе они мне, - повторила экономка, поежилась, точно ее знобило, и отвернулась.
– Знаю, что глупо... Мне, право, жаль... а вам-то еще они так полюбились, - но я не могу забыть этот труп.
– Ну, может, он лежал и не на этом именно месте. Это просто моя догадка.
Экономка пожала плечами.
– Как бы там ни было, а эта орхидея мне совсем не нравится, - твердила она.
Уэддерберна и на самом деле немного обидело ее отвращение к орхидее. Однако это нисколько не помешало ему, когда вздумается, разговаривать со своей родственницей об орхидеях вообще и этой - в частности.
– Странная вещь - орхидеи, - сказал он как-то, - в них столько сюрпризов и неожиданностей. Знаете, сам Дарвин изучал их опыление и доказал, что у обыкновенной орхидеи такое строение, чтобы мотыльки могли легко переносить пыльцу от цветка к цветку. И что же? Оказывается, есть множество известных нам орхидей, строение которых препятствует обычному опылению. Например, некоторые Циприпедиумы. Среди известных нам насекомых нет таких, которые могли бы их опылить. А у иных Циприпедиумов вовсе нет семян.
– Но как же в таком случае они размножаются?
– Специальными отводками, клубнями, вот такими отростками. Это объяснить нетрудно. Загадка в том, для чего тогда цветы?
– Очень возможно, - продолжал он, - что и моя необычная орхидея может оказаться в этом смысле исключительной. Если так, я буду ее изучать. Мне давно хотелось стать исследователем, как Дарвин, но до сих пор всё было некогда или что-нибудь мешало. Сейчас начинают распускаться листья. Ну, пойдите же на них поглядеть!
Но экономка сказала, что в оранжерее чересчур жарко: голова разбаливается. Она ведь видела орхидею совсем недавно. Некоторые воздушные корни, теперь уже длиной свыше фута, к сожалению, напомнили ей длинные жадные щупальца. Даже во сне ей привиделось, будто они растут с невероятной быстротой и все тянутся к ней. Нет, она твердо решила, что больше на цветок и не взглянет.
Пришлось Уэддерберну восхищаться листьями необычайного растения в одиночестве. Они были, как всегда, широкие, но необычно блестящие, с темно-зеленым глянцем и с ярко-красными пятнами и точками у основания. Таких листьев у других орхидей он до сих пор не встречал.
Растение поставили на низкую скамейку, около термометра, рядом с нехитрым приспособлением - краном, вода из которого, падая на горячую трубу, проложенную в теплице, помогала сохранять здесь необходимую влажность.
После обеда Уэддерберн теперь только и делал, что гадал, как будет цвести необыкновенная орхидея.
Наконец это великое событие свершилось!
Не успел он как-то раз войти в маленький стеклянный домик, как догадался, что орхидея распустилась, хотя большой Палеонофис и закрывал угол, где стояла его новая любимица. Воздух был напоен особым ароматом, пряным и душистым; он подавлял все остальные запахи в этой тесной, насыщенной испарениями теплице.
Едва уловив это благоухание, Уэддерберн бросился к орхидее.
Да! На трех свисающих, стелющихся побегах раскрылись огромные пышные цветы. От них и шел опьяняющий аромат, душистый и приторно-сладкий. В радостном восхищении Уэддерберн замер перед расцветшим растением. Лепестки крупных белых цветов были покрыты золотисто-оранжевыми прожилками. Самый нижний стебель извивался сложными кольцами, и местами к золоту примешивался чудесный голубовато-пурпурный оттенок.
Уэддерберн сразу понял, что его орхидея - совершенно нового, неизвестного вида.