Цветные миры
Шрифт:
Мансарт хранил молчание. Сильвия посмотрела на него и проговорила с улыбкой:
— Мы ждем, мистер Мансарт!
Ощущая некоторую неловкость, Мансарт все же ответил:
— Мне вполне ясно, сэр Джон, каким образом ваш дед приобрел богатство, и я допускаю, что туземцы, очевидно, охотно работали на него. Но по дороге сюда я прочел несколько книг, рекомендованных мне моей помощницей. Они заставили меня о многом задуматься. Мое мнение сводится вот к чему. Открытие вашим дедом залежей олова в Нигерии заслуживало вознаграждения. Однако не безмерного. Вознаграждение за это следовало выдать только первооткрывателю, но по его детям. Далее. Олово принадлежало Африке, а не Англии. После открытия оно, конечно, являлось в равной мере собственностью и африканцев и англичан. Англичане принесли с собой умение добывать олово для его практического применения — это было чрезвычайно ценно. Но в Европе такое умение и такая техника
— Тут, дорогой мистер Мансарт, решающее слово имеет нечто, именуемое Собственностью.
— А в результате каких усилий возникла эта собственность?
— Она — результат закона.
— Но кто пишет законы?
— Чтобы уяснить это, необходимо обратиться к великому британскому институту — Семье.
Сильвия вытянула свои длинные ноги и взяла новую чашку чая.
— Папа, продолжай, пожалуйста!
Сэр Джон принял серьезный вид.
— Мы, англичане, верим в Семью, в ее незыблемость, сплоченность, самоотверженность, идеалы. Мы боремся за то, чтобы укрепить ее, увековечить. Откровенно говоря, мы, в отличие от вас, американцев, не верим в равенство. Я даже склонен предположить, что в глубине души вы и сами в него не верите и находитесь здесь именно потому, что стоите выше, намного выше своих соотечественников, будь они черные или белые. Есть люди, которые рождены, чтобы управлять, занимать господствующее положение, располагать досугом для размышлений, творчества и наслаждения жизнью. В становлении правящих классов и заключена основа мирового прогресса и расширения империи. Бывают, конечно, промахи; не обходится дело и без серьезных ошибок, а то и преступлений. Но открыло ли человечество какой-нибудь иной путь к прогрессу, помимо власти аристократии? Я первый готов признать, что не все, далеко не все подданные Британской империи счастливы и довольны. Но я искренне убежден, что большинство из них получают то, чего заслуживают, и в объеме, соответствующем их законному положению в обществе.
Леди Риверс добавила:
— Вы должны согласиться с двумя выводами, мистер Мансарт! Первый — это то, что наш образ жизни приятен, и второй — что никакая система не в состоянии предоставить подобный комфорт для всех, если даже все его пожелают. Вопрос поэтому заключается в следующем: каким способом выявлять тех, кто вправе пользоваться этими благами и комфортом: всеобщим голосованием, милостью короля или путем естественного отбора?
— Мы хорошо послужили, — тоненьким, но благозвучным голоском прервала невестку вдовствующая леди Риверс. Сегодня в виде исключения она соизволила появиться к чаю и откровенно разглядывала Мансарта. — Мы служили превосходно как рыцари и лорды, как герои и завоеватели, как воины на суше и на море — в битвах при Азенкуре, Флодден-Филде, Уденарде и… — у нее слегка перехватило дыхание, — …и на полях Фландрии!
Сэр Джон нежно взял ее за руку и сказал:
— Право, мама, нам ни к чему хвастаться. Общество ничего об этом не знает и знать не желает — я имею в виду теперешнее общество, что пришло на смену прежнему, настоящему обществу. — Вдовствующая леди Риверс снова погрузилась в безмятежное молчание. А сэр Джон продолжал: — У нас было мужество и умение. И настойчивость. Мы нашли олово, приобрели машины и научили туземцев добывать его.
Мануэл, не сдержавшись, сказал несколько раздраженно:
— Но вы-то, сэр, что сделали вы сами, чтобы эти шахты и эти шахтеры должны были работать на вас?
Сильвия хихикнула.
— Ты, дорогой папочка, получил наследство — только и всего. Это была нетрудная работа!
— Не получи я, получил бы кто-нибудь другой. И хотя я ничем этого не заслужил, тем не менее я и моя семья имеем удовольствие оказать вам гостеприимство, мистер Мансарт! Выдающиеся люди должны обладать богатством и властью. Вы, сэр, исключение среди своего народа. У вас есть положение,
Мануэл с изумлением сообразил, что сэр Джон рассуждает вполне искренне. Он поторопился добавить:
— Вы не представляете, сэр Джон, как мало было у меня шансов остаться в живых и еще меньше — вырасти здоровым, окончить школу и колледж и занять нынешнее место. При появлении на свет, сэр, я очутился в луже крови своего отца, которого изрешетили пули линчевателей. Моя мать, желая дать мне образование, работала до изнеможения, раздирая руки в кровь стиркой белья. Я вынужден был терпеть всяческие унижения, чтобы сохранить за собой место школьного учителя и стать потом ректором колледжа. А тысячи черных юношей и девушек вообще не имеют никаких шансов, никаких возможностей и, голодая, опускаются до преступлений и позорной смерти, потому что бог забыл о них. Ни на минуту, сэр Джон, я не хотел бы противопоставить свое мнение вашему. Но у меня есть жизненный опыт, свое мировоззрение, которое вам, однако, никогда не понять. Мне знакомы страна и люди, рассуждающие, подобно вам, о десятимиллионном народе. Они неправы. Я знаю это, потому что сам принадлежу к этому народу. Мы обездолены и негодуем, так как лишены прав, которые отвечали бы нашим интересам и способствовали бы благосостоянию наших белых соотечественников. Все дело в том, что, когда решается вопрос о наших достоинствах и способностях, с нами не советуются. О том, чего мы заслуживаем, что способны делать и чего стоим, судят другие. Я питаю глубочайшее уважение к вашему мнению, сэр, но прежде, чем согласиться с вами, мне бы хотелось встретиться с африканскими рабочими и послушать, что скажут они.
— Для этого незачем ехать в Африку, — вмешалась Сильвия. — Достаточно послушать, что говорят о нашей праздности и о «врожденном превосходстве» британской аристократии английские рабочие.
— Боюсь, мистер Мансарт, — сказала леди Риверс, — вы не отдаете себе отчета в том, что сделал для общества мой муж. Не знаете, что душу его наполняет сострадание к людям, развившееся под влиянием прочитанных книг и размышлений; а что вы знаете о тех постах, которые он занимал — пусть не блестящих, но столь полезных обществу, о его осведомленности и обширном личном знакомстве в верхах и низах, с богачами и бедняками, с парами и плебеями. Да, он щедро вознагражден, но компенсирует ли наше родовое имение все то, что Риверсы отдали Англии, включая… жизнь моего сына?
Мансарт поспешно ответил:
— Я не сомневаюсь, миледи, что сэр Джон стократ заслужил то, что дает ему общество. Я только почтительно спрашиваю, может ли в настоящее время Африка выплачивать свой долг и виновата ли она в своем банкротстве, поскольку сэр Джон в этом наверняка не виноват?
— Африка? — запальчиво воскликнула Сильвия. — А может ли платить сама Англия? Взгляните на лондонский Ист-Энд!
— Опять Сильвия со своим социализмом! — пожаловалась леди Риверс — Ну возьмем хотя бы наш собственный дом. Что бы стали делать наши слуги, если бы мы их не нанимали?
Сильвия зевнула и, поднимаясь, бросила реплику:
— Я уже говорила об этом. Наш дворецкий мог бы заседать в парламенте, а наши горничные — рожать детей, по возможности законных.
Сэр Джон засмеялся и тоже поднялся.
— Я хотел бы знать, угодно ли будет мистеру Мансарту прокатиться завтра в Лондон и пообедать в моем клубе?
— А можно и мне заглянуть туда? — спросила Сильвия.
— Буду очень рад, моя дорогая.
Поездка в Лондон в «роллс-ройсе» сэра Джона была восхитительна: Эссекс пленял своими живописными пейзажами; много интересного можно было увидеть и в самом Лондоне с его нарастающим от одного района к другому оживлением. Проехав краем скученного Ист-Энда, они пересекли Эппинг и Барнет, после чего, покружив по городу, подкатили к беломраморному фасаду Либерального клуба. Это было первое знакомство Мансарта с клубной жизнью Лондона, с этими громадными, тихими, роскошно обставленными зданиями, где члены клуба могли спокойно отдыхать и обедать, встречаться с друзьями и, если необходимо, получить на ночь комнату. Если лондонец не был членом клуба, а то и двух-трех, он не мог считать свою жизнь полноценной.
Сэр Джон, конечно, состоял членом многих клубов, но всем им предпочитал Либеральный клуб, который славился широтой своих интересов. Там можно было встретить самых различных людей и быть в то же время уверенным, что это в основном благовоспитанные англичане. Сэр Джон представил своего черного друга нескольким знакомым. Все они — пожалуй, за единственным исключением — приняли Мансарта любезно. Завязалась общая, интересная для всех беседа.
В разговоре, естественно, кто-то упомянул об империи и волнениях в Западной Африке.