Цветок в пыли. Месть и закон
Шрифт:
— Как же так? — удивлялся Абдул. — Вы сегодня совсем не берете денег?
— Это специальное лекарство для детей, — говорил доктор, отводя глаза. — Оно выдается бесплатно.
На самом деле он просто хотел облегчить нелегкую жизнь старика, насколько это было возможно.
Игрушки для Рошана старик делал сам. Он изготавливал их из тех предметов, которые мог найти на улице. Всевозможные деревяшки, осколки глиняных кувшинов, железные подковы — все шло в дело.
— Ты не думай, — говорил Абдул Рошану. — Дело ведь не в том, из чего сделана игрушка, а в том, интересно ли с ней играть. С моими игрушками, например, играть очень интересно. А знаешь, почему? Потому что я их делаю для тебя. Понял?
Рошан смотрел на него понимающе.
К вечеру старик уставал, но предстояло еще покормить Рошана и искупать его, потому об усталости приходилось забывать.
— Что ж, — говорил Абдул. — Я не ропщу, ты же видишь. Ведь я взял на себя заботу о тебе. Я должен вырастить тебя, мой мальчик.
Единственное, что терзало сердце старика, — то, что он чувствовал отчуждение, возникшее между ним и жителями квартала. Нет, с ним по-прежнему здоровались, отвечали на его приветствия, но уже не останавливались, чтобы поговорить, как бывало раньше, а когда Абдул подходил к устроившейся в тени компании, разговор прерывался сам собой и повисала тягучая тишина. Абдул никому не жаловался, но иногда говорил Рошану, когда они оставались вдвоем:
— Ты не обращай внимания на них, малыш. Они не злые люди, просто ничего не понимают. Они никак не могут уразуметь, что самое главное — любить людей. Если ты любишь людей, то на все вокруг смотришь иначе.
Он вздыхал, после чего продолжил свою мысль:
— И что с того, что они тебя недолюбливают? Ведь тебя люблю я. И разве тебе этого недостаточно?
Малыш, наверное, чувствовал силу его любви, и улыбался Абдулу счастливо.
— Славный ребенок! — говорил старик растроганно. — Верь, у нас с тобой все будет хорошо.
Но судьба уже готовила им испытание.
В ПОИСКАХ СЫНА
В ту страшную ночь, потеряв ребенка, Мина долго лежала в траве, и если бы кто-то увидел ее в те часы, то принял бы ее за мертвую. Она и вправду была словно неживой — в ней, убитой горем, умерли все чувства, осталась лишь черная пустота. Мина пыталась звать своего сына, но слова не шли из ее груди.
Грозовые тучи унеслись прочь, небо очистилось, и солнце поднялось над лесом, заглядывая в самые укромные уголки. Солнечный луч упал на лицо Мины, но несчастная женщина даже не пошевелилась, в ней не было сейчас жизни, и птицы порхали над ней безбоязненно, потому что они боятся живых людей, а не мертвых.
Проходили долгие часы, солнце уже поднялось к зениту, и в городе уже, наверное, было жарко, а здесь, в тени деревьев, еще сохранялась утренняя прохлада. В какой-то миг Мина вздрогнула и подняла голову. Она не узнавала этих мест, и теперь озиралась по сторонам изумленно, словно не могла понять, какими судьбами оказалась здесь.
Бессмысленно было оставаться в лесу. Ее малыш исчез, и где же его теперь искать? Не веря, что найдет ребенка, Мина все-таки поднялась и пошла между деревьев, вглядываясь в траву. Она хотела обойти окрестности при дневном свете. Тропу, по которой она бежала ночью, Мина нашла очень быстро, а вскоре нашла и поляну, на которой оставила малыша. Даже трава там еще была примята, но ни ребенка, ни каких-либо следов не было.
Мина обошла поляну, потом принялась описывать вокруг поляны круги, все больше от нее удаляясь, но потом подумала, что это бессмысленно, и заплакала, опустившись в траву. Плакала она от ощущения собственного бессилия и сознания непоправимости происшедшего.
Она еще долго ходила по лесу, и только когда солнце опустилось за верхушки деревьев, поняла, что поиски бессмысленны. Она и раньше понимала это разумом, но сердце с этим не соглашалось. Теперь же близилась ночь и надо было возвращаться в город.
Город встретил Мину равнодушно. Никто здесь ее не знал, и она никого не знала, кроме Махеша, но что с того, что она когда-то была знакома с ним! Все рухнуло, и Мина осталась одна на этих залитых светом вечернего солнца улицах, где пахло пылью и увядшими от дневного зноя цветами. Куда идти? Не только в этом городе, но и во всем мире не было дома, где ее ждали бы и где она могла бы приклонить голову. Никто не собирался поделиться с ней теплой лепешкой или укрыть от дождя в непогоду. Одна! Одна на всем белом свете.
Мина брела по улице, но эта улица никуда не вела. Некуда идти. Хватит ли ей сил бродить вот так?
Она оглянулась с тоской и вздрогнула. Сердце ее замерло, она хотела крикнуть и не могла. Совсем недалеко от нее, всего в каких-нибудь десяти шагах, шла женщина и держала на руках малыша. Ее, Мины, малыша! Она бросилась за женщиной, настигла ее и готова была уже вцепиться в своего ребенка, но женщина вдруг обернулась и испуганно отшатнулась.
— Что тебе нужно? — спросила она Мину, глядя тревожно.
— Ребенок, — пролепетала Мина.
— Что — ребенок? — переспросила женщина.
Но тут Мина увидела личико малыша и плечи ее поникли. Она обозналась. Это был не ее мальчик. Женщина бросила на нее настороженный взгляд и, повернувшись, быстро пошла прочь.
Мина подумала, что если ее ребенка подобрали, то он должен быть где-то здесь, в этом городе. Не прячут же его в лесу. Надо ходить по улицам и искать. Ходить до тех пор, пока ребенок не обнаружится.
Эта мысль придала ей силы, и она зашагала по улице, оглядываясь по сторонам. Ей даже не пришла в голову мысль, что бессмысленно искать малыша в этом городе, где живут сотни тысяч людей. Ее безумие было безумием матери, которая не готова смириться с потерей ребенка.
Она ходила по улицам, заглядывала во дворы домов. Когда видела маленьких детей, то убыстряла шаг, но очень скоро убеждалась, что это ошибка, что это не ее ребенок, а сердце ее постоянно болело.
В какой-то момент она обнаружила, что люди ей почти не встречаются, удивилась этому, оглянулась по сторонам — и все поняла. Наступала ночь, прохожих уже почти не было, и только сейчас Мина вспомнила, что ей негде ночевать. В чужом городе она могла стать жертвой воров и бродяг, и, испугавшись, она побежала прочь с пустынной окраины, на которой она очутилась. Ближе к центру города людей было больше, но это были в основном запоздавшие прохожие. Еще каких-нибудь полчаса — и на улице не останется никого.