Цветущий бизнес
Шрифт:
— И что, это все можно съесть прямо сейчас? — изумилась я.
— Кое-что, конечно, придется подождать, — пояснила Тата, — а в общем-то перекусим. Выбирай.
— Полагаюсь на твой вкус.
Тата жестом позвала официанта, тактично застывшего на приличном расстоянии, и сделала заказ из невообразимого количества блюд. Мне стало интересно, кто будет платить.
— Здесь есть все, чего ни пожелаешь, — шепнула она, усиленно строя глазки какому-то бритому налысо мужчине, обедающему в дорогом… спортивном костюме. — Даже трудно вообразить, чего здесь нет.
Не
— Сауна здесь великолепная… Лысого видишь? Четверть черноморского побережья принадлежит ему и половина магазинов Ростова… Косметический кабинет здесь тоже отпадный, и бассейн с морской водой, а спортивный зал с новейшими тренажерами, просто блеск, лысый только здесь оздоравливается, кстати, у местного массажиста руки волшебные.
— Чудесно, после обеда, кроме лысого, нам все это понадобится, — бросила я, отдавая внимание первому блюду, появившемуся на нашем столе.
В тот же миг Тата дивным образом вырвалась из-под взгляда своего лысого и налегла на еду. Мне лишь оставалось дивиться как ее тонкой талии удается сосуществовать с таким сумасшедшим аппетитом.
Минут десять стояло молчание. Не знаю, что мешало трещать Тате, но мне мешала не только вкусная пища. У меня были мысли. Две основные: чертов дом и герани; и множество посторонних. Посторонние мысли были чисто философского плана: о жизни вообще и светской жизни в частности.
“Вот сижу в приличном месте, — думала я, тщательно прожевывая телячьи почки, — “Клуб три кота”, вокруг достойнейшие люди и павлины, в каминах потрескивают дрова, и Макс бросает на нас любезные взгляды, напротив фонтаны и лысый со своим черноморским побережьем, а почему-то не покидает мысль, что нахожусь я в самой настоящей “малине”.”
— Ночью здесь можно посмотреть стриптиз, — словно подслушав мои мысли, выдала сообщение Тата. — Есть и мужской. Мальчики, — она сладострастно причмокнула губами, — пальчики оближешь.
— Ты их что, ешь? — спросила я.
— Скажешь тоже, — рассмеялась Тата. — Хотя некоторые такие милашки, что так и хочется откусить кусочек. Кстати, есть и еще кое-какие развлечения, — Тата заговорщически подмигнула, а я подумала: “Ну точно “малина”.”
Стало скучно, захотелось продавать герани, но в обществе Таты об этом не могло быть и речи.
— Слушай, а как ты сюда попала? — внезапно заинтересовалась она.
— Приехала с Ивановой. Помнишь, толстенькая такая кубышка, пионервожатой у нас была.
— Помню, помню, жутко культурная и писклявая, — рассмеялась Тата.
— Да, теперь она худая. Пьет, басит и матерится. … Как сапожник.
Тата взгрустнула.
— Да-а, что жизнь с людьми делает. Чем она теперь занимается? Кажется Иванова поступала в медицинский?
— Теперь она хирург, профессор. Приехала в Ростов делиться опытом с местными светилами. Если понадобится что-нибудь отрезать, обращайся.
— Да-а, помнится, она меня любила.
— Еще бы, ты
Тату передернуло.
“Она до сих пор без ужаса не может вспоминать мои проделки,” — отметила я, с прежним удивлением глядя на ее шляпу.
— Соня, знаешь, часто бываю в Москве, но прежняя жизнь — куда-то мимо. Муж купил мне в Москве прекрасную квартиру, но я свою мать и из старой перетащила сюда, а там хоть и бываю, но новые знакомства, новые друзья…
— Зачем? Когда и прежние еще живы…
— Да, я, конечно, неправа, но жизнь как-то закрутила: вышла замуж, уехала в Германию (первый муж был военным), там познакомилась с Мазиком (это мой теперешний), вышла за него и вот, живу не тужу. Он карьерист, конечно, и стяжатель, но меня не напрягает — делаю, что хочу. Денег море. Все мне кланяются. А в общем-то, Соня, знаешь, — скучно. Детей у меня нет, вот это жалко. Мазик завел себе зазнобу. Говорят она ему сына состряпала, вот жду когда меня бросит, моложусь, верчу хвостом, а на душе тоска смертная.
Мне стало стыдно за свое благополучие. Как живу? Даже пожаловаться не на что, хорошую беседу поддержать нечем. Рассказать что ли о доме? Нет, это из другой оперы.
— Пробовала работать — лень, — продолжала плакаться Тата. — Да толком и не умею ничего. Тошнит от собственной бездарности, а ведь когда-то была круглой отличницей. Мать меня надломила. Талдычила с утра до ночи: “Учись-учись, учись-учись!” Вот я и переучилась. Делала вид, что хочу стать инженером, а сама только и мечтала как бы выскочить замуж и… подальше от матери.
— А у меня нет матери, — грустно сказала я. — Я бы от нее никуда не уехала.
Тата душевно посмотрела на меня, вздохнула, продолжила:
— Хорошо, что тебя встретила. Знаешь, это судьба. Ты всегда меня удивляла. Ах, как я тебе завидовала, смелости твоей, независимости, но больше всего тому, что есть у тебя такая бабушка. Ах, что за женщина Анна Адамовна! Я до сих пор ей подражаю, трубку курю и дома ношу длинное платье с меховым воротником. Сижу перед камином, закинув ногу на ногу, дымлю трубкой и слушаю Баха. Муж зовет меня дурой. Ах, Анну Адамовну никто бы не посмел назвать дурой, хотя делала она то же. Ах, ах, ах, сколько было в ней шику! Кстати, как она?
— Бабуля умерла. Я теперь круглая сирота.
Тата всплеснула руками, на глазах ее проступили слезы, и я увидела, что это прежняя скромница-Тата, затурканная матерью отличница, не знающая что делать со своими пятерками и похвальными грамотами. Мне стало ее жалко, захотелось приласкать, успокоить, и я сказала:
— Бабуля умерла красиво: посредине праздника с пирожным во рту, окруженная поклонниками, подарками и любовью.
— Я ей завидую! — просветленно воскликнула Тата. — Ах, как я ей завидую! А мы! Что же мы, что же?! Ах, Соня! Тошно… Тошно… Как тошно! Хочу напиться! Давай напьемся?