Цветы для профессора Плейшнера

Шендерович Виктор Анатольевич

* * *

Ты мне нравишься, девчонка из соседней средней школы, пробегающая мимо с легкой сумкой на плече — нравится твоя походка и каштановая челка, нравится твоя улыбка, и фигурка, и вообще! Но иду я нынче с рынка, у меня в руке авоська, и в другой руке авоська, и еще одна в зубах. У меня была получка, у меня жена и дочка, сто халтур, аспирантура, гоголь-моголь, Фейербах! Оттого-то мимо, мимо ты летишь в весеннем свете, и в ребро меня, похоже, зря пихает сатана: я махнул бы вслед рукою —

да в руках авоськи эти, я бы крикнул: «Стой, девчонка!» — да в зубах еще одна!

Очередь

Давали колбасу. Михал Иваныч Глинка, Поднявши воротник, встал крайним и вздохнул О том, что денег нет, что допекает жинка, А худсовет опять «Руслана» завернул. Молчал угрюмый Фет, а перед ним Чайковский «Лаванду» в пятый раз насвистывал в усы, И о фон Мекк мечтал, согревшись папироской, И вкус припоминал копченой колбасы. За ним глотал слюну народу неизвестный, Воспеть успевший БАМ, КамАЗ, Экибастуз, Державин Гавриил и Федор Достоевский, Уж лысый, но еще не принятый в Союз. За Федором дремал, мечтая об окрошке, Художник Левитан, укутавшись тепло (С сороковых годов — под псевдонимом Кошкин, Что до сих пор его ни разу не спасло). Так, двигаясь гуськом за физиком Поповым, Ушедшим в сторожа тому семнадцать лет, Они топтали снег, бранили Бирюлево, Честили холода и крыли Моссовет. Но понапрасну их во все места продуло Поскольку подошел стоявший впереди Прозаик Лев Толстой, приехавший из Тулы, С кошелкою в руках, женою и детьми…

Аэрофлотное

^{(диптих)}

I

Вам, братья Райт, из самолета, Курячью ногу истребя, Шлю благодарность от народа, А также лично от себя. Здесь я велик в большом и в малом, Здесь я всегда на высоте! Вот выпил кофе над Уралом, А вытер губы черт-те где! Небесный свет плацкарты вместо, Тишь кресел, ножки стюардесс… Даст бог, и долетим до места. Тогда: да здравствует прогресс!

II

Дорога из Домодедова — Как долго пилить оттедова!

Оптимистическое

Все мне мило здесь — овсы ли, рожь, Лесостепь ли, тундра ли, — но главное: Обожаю нашу молодежь — Незакомплексованную, славную! Нет преград для этих для ребят, Силушки там уймы невредимые: Вот опять сломали автомат — Трубку с корнем вырвали, родимые! Бог не выдаст, и обком не съест — Верю в них, простых и мускулистых: Эти, что уделали подъезд, Разнесут и империалистов! Вот тебе навек моя рука — И пропей мой трешник залежалый, Пэтэушник, давший мне пинка,— Соль земли и гордость всей державы!

Имярек

Вполне добротный представитель масс В буфете, где какао, лук и частик,— На первый взгляд почти рабочий класс, Но на второй видать, что из начальства. Разговорились. Прочим не в пример, Относится всерьез к своей особе. Он, видимо, уже пенсионер, Но, кажется, еще на все способен. Мне

«Краткий курс» рассказывает вновь Философ боевого мезозоя. Он в принципе не хочет, чтобы кровь, Но Кобу вспоминает со слезою. Ко мне прилипший, словно банный лист, Проживший жизнь и не почивший в бозе, Он, в общем, интернационалист, Но в частности — на дух не переносит! За столиком, судьбою не гоним, В аэродромном чреве возле Братска — Он в общем-то нормальный гражданин, А в частности кто ж будет углубляться?

Монолог уставшего человека

Сколько можно, надоело, хватит, меру надо знать, ну положим, ну допустим, ну и ладно, что ж теперь? Ну Бухарин, ну Вавилов, ну калмыков-ингушей, ну еще сто миллионов, зато выиграл войну. Ну старушек, ну детишек, ну ни попадя кого, Ну казнили, ну пытали, ну чего там, все свои!

Признание

Я люблю Россию — Реки и березки, Клены и рябины, Дуб и коноплю. Всех полей полоски, Всех дождинок слезки, Я люблю Россию. Я ее люблю. Я люблю Россию Круглый год бессменно: Отдохну немного — И люблю опять… За любовь такую Я возьму с России Все, что только можно Мне с России взять!

* * *

Пока не требуют поэта Начальство, бабы и партком, Пока не пилит он котлеты И пивом к стойке не влеком, Пока его в ночи туманной Под незатейливый фольклор Не бьет прохожий безымянный И не штрафует контролер, Пока его не мучит грыжа; Давленье, группа «ДДТ», Гастроли Зайцева в Париже И Зыкиной в Улан-Удэ, Пока его в метро не давят, Не мнут в автобусе, пока Рога ему супруга ставит И мир валяет дурака, Покуда грезится нечеткий Звук лиры сквозь немотства мрак — Счастливец пишет для «Вечерки», Чтоб заработать на табак…

* * *

Когда я поднатужусь и встану У кормила страны, у руля — Закажу свой портрет Налбандяну: Семь на восемь, на фоне Кремля.

Чтобы волей божественной кисти Полыхал орденами живот И башка, озаренная мыслью, Утыкалась в густой небосвод! Чтобы вечно, зимою и летом, В Третьяковку ломился народ И полмира, толпясь у портрета, Говорило: «И сукин же кот!»

О некоторых странностях судьбы

Отработано веками, Ничему не удивляйтесь… Одного гноили в яме, Оказалось, что — Сервантес. Ох, по городам и весям Погуляла плеть закона! Ежели кого повесят, Обязательно — Вийона! То ли плакать, то ль смеяться На породу человечью… Посадили тунеядца — Вышел с Нобелевской речью!