Цветы для Розы
Шрифт:
— Когда?
— В тот вечер, когда его убили.— Винге стиснул зубы, и на скулах его заиграли желваки.— После того, как ты позвонил и сказал мне, что он мертв, я приехал сюда. Ты ведь сам предложил мне.— В голосе его послышалось что-то похожее на упрек.
— Я?!
— Ты сказал, что мне самому теперь лучше знать, как поступать. А тут еще и мама начала подзуживать. Я сел на электричку и добрался до города, а потом пересел на метро. Здесь я был в половине восьмого.
— И что ты тут делал?
— Я прошел в свой кабинет, сел и стал читать. Однако с чтением у меня не клеилось — я никак не мог сосредоточиться. Как будто бы все вокруг вдруг разом изменилось. Потом я подумал об этой книжице: моя судьба была в руках Виктора — скандал, который он все время с наслаждением описывал, сопровождая его гадкими намеками и мерзкими шуточками, даже в присутствии посторонних — слава Богу, что хоть никто ни о чем не догадывался.
— Так ты, выходит, знал, что он собирает
Винге покачал головой и закусил губу. Зубы у него были чрезвычайно мелкие, острые, но при этом ослепительно белые.
— Не совсем так,— ответил он.— Точно я этого не знал вплоть до понедельника. В тот день я пришел к нему за кое-какими сведениями. «Возьми договор о торговле и найди там сам»,— сказал он мне. Он был страшно раздражен. Потом он вынул из ящика вот эту книжицу и прочел мне вслух несколько строчек. Это подействовало на меня, как удар кулаком в лицо. Я спросил его, чему он так радуется. Он ответил: «Радуюсь? — да нет, радоваться тут действительно нечему. Все это очень, очень плохо…» Ты, разумеется, понимаешь, что весь день после этого я был сам не свой.
Молчание длилось не больше секунды.
— Продолжай,— попросил Тирен.
— Я остался после окончания рабочего дня и дождался, пока все уйдут из отдела. Тогда я прошел в его кабинет.
— Он был не заперт?
Винге кивнул.
— Он никогда его не запирал. Говорил, что это препятствует нормальному общению и мешает уборке помещений.— В глазах его появились искорки смеха.— Продолжать? — Тирен кивнул.— Я выдвинул ящик стола, достал книжку, сел в его кресло и начал читать. Десять — пятнадцать первых страниц были полны каракулей с перечислением разных гадостей, мелочных придирок; отметил он там и пару серьезных ошибок с моей стороны, которые, впрочем, я давно уже исправил. Все это аккуратно датировано и снабжено комментариями. Были там намеки и на… на мою личную жизнь. Например, что женщины меня не интересуют. Другие гнусности, гадости, наконец, откровенная ложь. Я чувствовал, как во мне поднимается волна ненависти. Мерзость! Если бы в тот момент он был там, я бы…— Винге резко смолк, потом продолжал: — Однако его там не было. Я долго сидел, размышляя и пытаясь анализировать, зачем ему было собирать всю эту грязь обо мне и каким образом это могло повлиять на мою жизнь в будущем. Неужели он собирался меня шантажировать? Из меня самого не многое выжмешь, однако мама — она довольно состоятельна. Собраться с мыслями было довольно сложно… И вдруг мне пришло в голову: а что, если у него есть еще и другие материалы на меня? Я знал шифр его сейфа и решил посмотреть, нет ли их там. Открыв сейф, я вынул из него все содержимое и тщательно пролистал каждый документ — но ничего не нашел. Потом я положил все обратно в том же порядке, как брал, закрыл сейф и поставил замок в нулевое положение. Книжку я собрался взять с собой, чтобы завтра с утра пойти к Виктору и сказать, что выкрал ее и уничтожил. Однако передумал. Какая разница — есть эта книжка или нет? Его намерения в отношении меня стали теперь абсолютно ясны, и их осуществление было лишь вопросом времени. Я положил книжку на место и решил выиграть время, делая вид, что ничего не замечаю. Время должно было работать на меня. Быть может, Виктор в будущем допустит какие-нибудь более серьезные промахи, чем те, которые он собирался приписать мне, и я подумал, что если он завел книжку на меня, то ничто не мешает и мне завести на него такую же. С таким же успехом, как и он, я мог читать его письма и подслушивать телефонные разговоры. Дай только время, думал я, и мы посмотрим, кто сумеет ударить сильнее.
Тирен напряженно вслушивался в этот поток слов. Он заметил, как пылкий поначалу тон Винге и негодующие жесты сменились вполне здравыми, холодными рассуждениями о контрмерах. Набрав побольше воздуху в легкие, он внушительно начал:
— А ты знаешь, что из всего, с чем мне пришлось столкнуться во время этого расследования, те обстоятельства, о которых ты сейчас рассказываешь,— самые подозрительные? У тебя нет алиби. Зато есть мотив…
Он хлопнул рукой по записной книжке. Винге слабо улыбнулся.
— Да, знаю. Но, мне кажется, ты должен понимать, что будь я убийцей, едва ли я стал бы рассказывать тебе все это. Согласись, то, что я говорю,— своего рода психологическое алиби…
— Будущее покажет. А что было дальше?
— Во вторник я Виктору ничего не сказал. Пытался держать себя как обычно. Как я уже говорил, я отправился домой. И кстати, насчет алиби…— Он засунул два пальца в нагрудный карман пиджака и вытащил мятый использованный билет в кино.— Это единственное материальное алиби, которое я могу представить. Я действительно пришел домой за несколько минут до твоего звонка. А потом, когда ты сказал мне, что Виктор мертв, я понял, что у меня появился шанс избавиться от этой книжки.— Он снова потянулся к бокалу.— Да, если б не шерри, не знаю, что подвигло бы меня на эту исповедь. Сколь! — И, не дожидаясь ответа, одним глотком осушил бокал.
Тирен
— Да-да,— рассеянно сказал он, поднялся и принялся расхаживать по комнате.— Можешь взять с собой эту книжку, когда уйдешь, и сделать с нею все, что захочешь. Думаю, мне удастся обойтись без того, чтобы посвящать кого-нибудь в факт ее существования. Кстати, знаешь, а я ведь видел ее и раньше, в день убийства Вульфа. Он показал мне ее, как только ты вышел из комнаты, и рассказал, что в ней. С ее помощью он не собирался выманивать у тебя деньги. Он просто хотел поставить крест на твоей карьере. Зачем ему это было — не знаю, но кто может с уверенностью судить об антипатиях других людей? У меня, к примеру, они тоже есть. Кроме того, хочу тебе сказать — я знал, что эта книжица исчезла. Я обнаружил ее пропажу наутро после убийства и подумал, что Вульф сам уничтожил ее перед уходом из посольства. Однако, естественно, существовала и другая возможность — та, о которой ты только что мне поведал. Как ты, вероятно, понимаешь, этот рассказ создает для тебя определенные сложности, однако могу тебе признаться, что их было бы куда больше, не расскажи ты все сейчас. Конечно, если бы ты сам сразу пришел ко мне и сознался во всем, было бы значительно лучше. С другой стороны, ты едва ли мог предположить, что мне известно о существовании книжки.
Винге слушал его выпрямившись и сложив ладони так, что кончики вытянутых пальцев касались один другого. Неожиданно он сказал:
— Нота… нота… Ты напомнил мне об экспромте. Можно, теперь я напомню тебе одну деталь?
Тирен остановился. Винге продолжал:
— Помнишь, Виктор достал один документ и начал его листать?
Тирен кивнул:
— Да, это был меморандум одной фирмы — «Дейта Синхроник». Так что же?
— Этого документа не было в сейфе в понедельник вечером. Ведь выносить из посольства документы с грифом «секретно» строго воспрещается, не так ли? Я размышлял над этим в кино, и совершенно уверен, что данный документ не поступал в посольство в течение вторника, иначе он бы должен был быть зафиксирован в журнале входящих бумаг, а такая запись там отсутствует.
— И что из этого следует?
Винге иронично улыбнулся.
— Теперь, конечно, это уже не важно, но в моей книжке о Викторе есть запись: «В. В. в ночь на вторник 13 октября вынул из своего служебного сейфа секретный документ, который, вероятно, хранит у себя на квартире».
Он встал, вытянул вперед маленькую ручку и с неожиданной силой сжал протянутую в ответ руку Тирена.
— Спасибо тебе, Джон,— сказал он.— Хорошо, что все уже позади. Если у тебя возникнут еще какие-нибудь вопросы, я буду у себя в кабинете до половины седьмого.
12
Когда дверь за ним закрылась, Тирен вернулся в угол для посетителей, налил полбокала шерри и опустился в кресло. После разговоров с Анной-Беллой и Винге в голове у него был настоящий сумбур из фактов, личных впечатлений, оставшихся без ответов вопросов, каких-то пошлых банальностей,— в общем, пестрая каша. Теперь предстояло отделить зерна от плевел, хотя сейчас эта задача и казалась почти невыполнимой. Он подумал, что самое главное — взаимосвязь событий — все еще остается покрытой дымкой неизвестности. Это касалось в равной мере и утонувшего рекламного агента, которым занималась Анна-Белла, и трагической гибели Вульфа. События происходили почти одновременно; на сцене появлялись практически одни и те же актеры, играющие свои роли в разных явлениях одного спектакля, а то, к какой сюжетной линии относилась та или иная их реплика или же кому она предназначалась, было покрыто непроницаемой завесой; таким образом, получалось нечто вроде театрального действа, причем лишенного логической режиссуры. По крайней мере, сейчас ему так казалось. Он попытался было ухватиться за отдельные детали и использовать их в качестве отправной точки. К примеру, Винге с этой книжкой и его признанием, что он ее выкрал. Как факт, это было вполне очевидно, однако и он мог быть истолкован по-разному, в зависимости от контекста. Если все обстояло так, как он сам это преподносит, то это событие вполне могло быть и самостоятельным, не имеющим никакого отношения к делу. Наблюдения Анны-Беллы в отношении того человека перед ее окнами также вполне могли оказаться совершенно посторонним явлением, однако то, что она столкнулась с этим парнем сегодня, было уже чем-то большим, чем простое совпадение, тем более что это как-то связано с конфискацией черного портфеля — причем как раз в тот момент, когда был объявлен розыск точно такого же. Однако ясность в этот вопрос мог внести только Бурье.