Цветы Эльби(Рассказы, сказки, легенды)
Шрифт:
…Нам с дедом постелили в большом шалаше, под яблоней. Пахло прохладой, скошенным сеном, от свежести кружилась голова, и, засыпая, я все еще слышал голоса деда и внука.
…Проснулся на зорьке, прислушался.
— Тют-тют-тют, т-ю-ю-ют!
Соловей! Он пел где-то совсем рядом, в кустах.
Осторожно, стараясь не разбудить старика, я направился к выходу. Дед поднял голову.
— Соловей, — прошептал я, словно извиняясь.
Ендимер, не говоря ни слова, вышел следом за мной.
Трели неслись справа, где поблескивала росой молодая
— Понимаешь, о чем он поет?
— Н-нет! — удивился я, вслушиваясь в печальное, нежное щелканье. — Как же это понимать?
— А так, — в голосе деда прозвучал холодок. — Ты лучше слушай. О любви поет…
На мгновение соловей умолк. А затем снова запел, но уже по-иному, резко, с переливами.
— Песня проклятия, — объяснил дед.
Я пожал плечами. То любовь, то проклятие. Послушать деда, так у соловья — целый репертуар. Словно он человек, а не пичуга малая.
— И так всегда по утрам, — сказал дед. — Нравится? — Я не успел ответить, Ендимер продолжал: — Росло здесь когда-то маленькое деревце, вроде кустарника. Называли его керенют. Веточки тонкие, листья, как монетки. Весной каждый год распускались золотисто-розовые цветы. Однажды невесть откуда прилетел сюда соловей. Увидел чудесные цветы и запел.
Так они и познакомились. Керенют и соловей полюбили друг друга и поклялись никогда не разлучаться.
Соловей каждую ночь прилетал к керенют, садился на веточку и пел свои песни.
Но недолго длилось их счастье. Беда ходит за радостью, ревность — за любовью. А зло не спит: глаза у него бессонные.
Узнал об их любви мороз, разозлился и решил отнять У них счастье, его-то самого никто не ждал, не любил — вот и завидовал другим. Повадился каждую ночь в сад.
Однажды соловей задремал под утро, прижавшись к любимой. А мороз только того и ждал.
Очнулся соловей, а керенют замерзла, листочки опали. Ветки в белом инее.
— Керенют, — взмолился соловей, — отзовись!
Долго звал он свою подругу! Каждую весну прилетал, думал оживет. Но керенют так и не проснулась.
Вот почему свои лучшие песни поет соловей по утрам, на самой зорьке. Вспоминает свою любимую, зовет ее. А потом загрустит и начнет проклинать злой холод, и звучит над землей проклятие… И снова обрадуется, славит солнечный день, потому что солнце сулит надежду. Вот!
Дед поднял палец. В эту минуту он был похож на малого ребенка…
А соловей все щелкал, в нежном неистовстве песни я и впрямь уловил надежду.
«Неужто и вправду, — подумалось мне, — ждет, надеется». Но если даже птицы верят в счастье, в будущее, так людям и подавно нельзя унывать. А уж если к кому и подкралась беда, пусть встанет пораньше, придет в соловьиный сад да послушает…
ТЕНЬ
От народного гнева праведного
Не укроют ворота каменные.
Добрый конь не спасет…
Вот уже три дня не виделся с Ендимером. К тому же чувствовал себя виноватым: помчался на эти раскопки один. Может быть, у деда и в мыслях не было ехать со мной, а все-таки надо было позвать. С чудинкой он, дед, возьмет и обидится. Бывало уже так — вдруг что-то не по нему, насупится и замолчит на весь день. Даже не поймешь, какая его муха укусила.
Я уже собрался идти, как в дверь постучали.
На пороге появился сам Ендимер-мучи.
— Ну, беглец, как съездил? — спросил старик что-то уж слишком весело: наверное, все-таки таил обиду. — Что видел? Что слышал? Говорят, на раскопках был, у самого профессора… А я как узнал, что ты уже дома, так сразу сюда. Коней на ребят оставил. Поведут на Сархурн. Знаешь, где Сархурн? Да, да, там… помнишь, мы с тобой разок бывали.
Сархурн… Северный мыс Юхминского леса, врезавшийся в заливные луга речки Тет. Живописнейший уголок Чувашии. Березняк там сказочный, сквозной, солнечный. Что ни деревце, будто невеста в серебряных монистах, и кора необычная, с розовым оттенком.
Может, потому и называется место — Сархурн, то бишь красные березы. А под березами — чай-трава, издалека дурманит.
Так, разговаривая о Сархурне, мы с дедом вышли в сад, присели на скамейку.
— С самим-то беседовал, с профессором? — переспросил Ендимер. — Говорят, шибко грамотный, голоса! Повидаться бы с ним, да все времени нет.
— Говорил, мучи, говорил с профессором. Давно он тут, в Чувашии, и возле Таябы работал, и под Чебоксарами.
— Ну… а что он говорит о крепости? — старик достал трубку, приготовился слушать.
Я начал с того, что Тигашевская крепость, по словам профессора, построена примерно лет восемьсот назад. Вокруг нее рвы, канавы. Остатки подъемных мостов. Предполагают, что крепостью владел чувашский тархан.
— А когда же она пала, крепость? Какие предположения?
— Да лет шестьсот… Взята войсками Батыя, внука Чингис-хана.
— К-хм, вот как…
Ендимер насупился, машинально поглаживая бороду, потом пощипал усы.
— Может, и прав твой профессор. Большим людям больше видно. А все-таки в народе по-иному сказывают. Издавна ходит слово о крепости, и все не забывается.