Цветы Эльби(Рассказы, сказки, легенды)
Шрифт:
Впервые дрогнуло сердце Чавдара. Послал он в крепость вестника, просил, чтобы стар и млад укрепляли стены, готовились к самому худшему — осаде.
Ничего не ответила гонцу Сайраслу, молча отпустила его и принялась за дело. Работа шла от зари до зари.
Однажды ночью в крепости услышали конский топот, шум, крики, увидели метавшиеся на ветру огни. Услышала Сайраслу голос Чавдара.
— Мать! — кричал эмбю. — Враг торжествует. Мы прокляты богом! Юндаши мои пали в бою. Мать, открой скорее ворота. Враг висит у меня на пятках, меч его над моей головой.
Но молчала старая мать. И все боялись взглянуть ей в лицо,
— Сын мой — не младенец, но — муж! Я не узнаю его голоса. Тот, кого я слышала — не мой сын, он трус!
— Я — твой сын! — крикнул Чавдар.
— Был у меня сын, — сказала Сайраслу немного погодя, — но он не бежал от врага, как заяц, не укрывался за толстой каменной стеной. Он защищал народ и свою мать, а не просил у нее помощи. Разве не храбр он, как сокол, разве рука его не держит сабли, разве не ждут его воины на поле брани. Он — там, среди них. А тот, кто стоит у ворот, — не сын мне. Я не узнаю Чавдара!
Так сказала мать, и все затихло. Лишь далеко-далеко слышался гул побоища, там гибли чувашские воины, побеждаемые многочисленным врагом.
Снова послышался топот коня. Он удалялся все дальше, и видно было, как блеснула вдали выхваченная из ножен сабля.
Скоро по степи разнесся призывный звук кавала [21] . Он звал воинов, возвещал о том, что полководец жив, не упали стяги его, и врагу еще рано торжествовать.
Воспрянули воины, услышав эти звуки, сомкнули поредевшие ряды. Всю ночь продолжался бой, тоскливо ржали раненые кони, стонали упавшие воины, а кавал Чавдара все звучал призывно и торжественно.
21
Военный рог.
И всю ночь стояла мать Чавдара на хыбар-башне, вглядываясь в темноту. Все глаза проглядела она, беззвучно шепча молитвы. Именем солнца, именем светлого дня просила у Пюлехсе [22] победы своему единственному сыну.
Пока в степи надсадно и грозно звучал кавал, мать знала, сын ее жив.
К утру враги отступили. В крепости ждали — вот-вот зазвучит победная песня. Но не было слышно ни звука.
На поле брани воины искали эмбю, чтобы сложить к его ногам чужие знамена — так требовал обычай — и не могли найти…
22
Одна из могущественных богинь.
Из ворот крепости вышла мать Чавдара. Увидев ее, народ изумленно затих: за ночь женщина стала седой, вчера еще смоляные волосы белы, как снег. Не глядя ни на кого, она шла по степи туда, где лежали тела погибших. Остановилась, и все услышали голос эмбю:
— Мама!
Бросилась Сайраслу-бике на голос сына.
— Сынок, — застонала мать. — Свет моих очей! Радость моя! — Голос ее сорвался.
Чавдар открыл глаза уже затуманенные смертью, из последних сил приподнялся на локте и улыбнулся.
— Ты слышала мой голос? Ты узнала его, ма… — И совсем тихо прошептал одними губами: — Спасибо…
Точно подстреленная лебедь, вскрикнула женщина и рухнула наземь.
— Пюлехсе! — гневно проговорила она, подавляя
Обхватила руками голову и превратилась в холм, седой-седой.
…С тех пор и зовут этот холм — холмом матери Чавдара. У подножья журчит ручей. И текут в нем материнские чистые слезы…
ЛЕГЕНДА О ПАХЧАСЕ ЯМАНСАРЕ
Как в орешнике следы заиньки,
Ой, в зеленом следы заиньки,
Недосуг идти, а то бы выследил.
А уж выследил, так словил бы.
Как на улице следы девичьи,
Как на пыльной следы девичьи.
Недосуг идти — провожать ее,
А пошел бы — как раз женился…
Увижу живописное место: речку, заросшую ивами, уголок леса — и сразу тянусь за карандашом. Иногда по памяти рисую портрет своей невесты. Она мне кажется самой красивой на свете, самой доброй, ласковой и приветливой. Ее улыбка вдохновляет меня, а доверчивые глаза требуют, чтобы я был честным, правдивым.
Ее портретов у меня накопилось множество, но все — неудачные. В жизни она куда лучше. Но сегодня, мне кажется, портрет удался. Я смотрю в ее глаза, они синие-синие. И как будто говорят мне: «Когда же ты вернешься? Я скучаю…»
Открываю дверь, и в комнату вошел дед Ендимер. Да, я совсем забыл: вчера мы с ним договорились написать письмо внучке, что уехала по комсомольской путевке в Сибирь, на стройку.
Старик поздоровался, присел к столу. Я не успел убрать рисунок, дед заметил его — о, это глазастый дед — и улыбнулся:
— С фотокарточки срисовал?
— Нет, мучи, по памяти.
— Вот как? — удивился старик. — Значит, как Ямансар?
Я пожал плечами. Второй раз слышу это имя. Однажды был на этюдах в заволжском лесу. Места великолепные, и мне захотелось нарисовать в гуще можжевельника лицо невесты, чтобы оно чуть проступало среди ветвей. Увлекшись, не заметил, как ко мне подошел пожилой человек.
— Рисуете? — Я сразу узнал его и, по правде сказать, растерялся. Это был известный чувашский художник. — Неплохо, неплохо, а где же натура? Наверное, пошла цветы собирать?
— Нет, — ответил я, — в Москве она. В аспирантуре. Я так, по памяти.
— Ах, по памяти? Ну, что ж, можно вас поздравить, совсем, как Ямансар.
Тогда мне неловко было переспросить, кто такой Ямансар, но деда я не стеснялся:
— Он что, тоже художник, этот Ямансар?
Ендимер поморщился.
— Художник… Это сейчас так говорят. Он был пахчасем, знаменитым садовником… Да, он умел выращивать цветы. Это было так давно, что о нем знают только очень старые люди. Да и то со слов своих прадедов… Его смерть помирила здешних чувашей и татар. Послушай, если желаешь, а потом напишем письмо внучке. Время терпит…