Цветы из бури
Шрифт:
— Тогда, может быть, мы прокатимся по парку в моем кабриолете?
— После… бала, — сказал Кристиан.
— Разрушитель планов, — проворчал Фейн.
— Несносный грубиян, — сказал Дарэм, — нет ничего ужаснее, чем ревнивый муж.
На лице Кристиана появилась узкая, подобающая этому замечанию улыбка. Но он действительно был ревнив, хотя и подшучивал раньше с друзьями над этим чувством, пока сам не узнал, что это такое. Он ревновал Мэдди к своим друзьям, потому что они слишком непринужденно обходились с ней, они с легкостью могли поцеловать ее пальцы, дотронуться
Жерво безумно ревновал ее к Ричарду Гилю, всегда невидимо присутствующему между ними. Кристиан умерил свой пыл, пригласил владельца питомника к себе и лично удостоверился, что тот работник не уволен. Герцог проклинал тот инцидент, произошедший из-за универсальной причины — неправильного понимания происходившего. Кристиан сделал это для Мэдди и постарался, чтобы она узнала об этом. Он ждал благодарности, которая, он был уверен, должна была последовать за его благородным поступком. Хотя для Жерво это была очень горькая пилюля — оставить того упрямого осла ненаказанным за то, что он открыто пытался соблазнить его жену в его же собственному саду.
Герцог предпринял первую сознательную попытку поступить благородно, но он получил лишь сдержанные слова:
— Ты сделал правильно.
Кристиан стиснул зубы. Он решил, что ему не очень-то нравится казаться добрым и хорошим человеком. Жерво подумал, что если в ближайшее время он не изгонит из ее души почитаемый образ Ричарда Гиля, то быстро станет еще более ужасным, чем был до сих пор.
Жерво сам выбрал ткань и фасон для ее бального платья. Мэдди прекрасно понимала, что она должна иметь хотя бы одно вечернее платье, но в непонятном упорстве, доставлявшем ей удовольствие, она решила, что сама займется своим туалетом.
С тревогой думала она о предстоящем бале. Мэдди встречалась с придворными с величайшей неохотой и отказывалась давать хоть какие-либо пожелания о своем бальном туалете. Это не волновало Жерво.
Мэдди тайно отдавала предпочтение яркому зеленому шелку, который выглядел, как экзотический цветок, и в то же время богато. Но она не говорила мужу об этом. Ей было трудно представить себя в таком роскошном одеянии.
Модистка оказалась достаточно умной, она понимала, что именно нравится Мэдди, но Жерво имел на счет модных туалетов собственное мнение. Модистка вернулась к сочетанию зеленого и фиолетового цветов. Она приложила ткани к Мэдди и покачала головой.
— Нет, — сказала она, — не подойдет. Такое сочетание обесцвечивает вас.
Мэдди было безразлично. Те ночи, которые она провела в постели одна, не защищенная его искушающей силой, дали ей возможность подумать о своем недомогании. Она решила не принимать участие ни в чем, что касалось беззаботного веселья.
Жерво подошел к одному из манекенов и снял с него платье. Затем достал ножницы и стал обрезать с платья все оборки и рюшечки, игнорируя слабые возгласы модистки. Все летело на пол, до тех пор пока в его руках не осталось обыкновенное одноцветное платье с глубоким вырезом вокруг шеи. На платье осталось только аккуратное кружево на широких ниспадающих рукавах. Он надел на манекен то, что осталось от великолепного платья. В течение нескольких минут модистка прищуривалась, изучала его, поглядывая на Мэдди. Потом скривила губы и приподняла брови.
— Это то, что вы хотите? — спросила она.
Жерво только кивнул и оставил Мэдди для примерки. Рука у Мэдди еще болела, и примерка была очень болезненным и неудобным процессом.
Когда рука Мэдди начала позволять ей больше свободы в действиях, Жерво сообщил жене за завтраком, что модистка пригласила ее на примерку. Мэдди пришла точно в назначенное время. Мягкий вкрадчивый цвет ткани, которую он выбрал, убивал в ней последнюю надежду получить удовольствие от наряда.
Модистка помогла снять платье, так как Мэдди самостоятельно сделать этого все еще не могла.
— Это будет слишком высоко для шеи, — сказала модистка.
Прежде чем Мэдди все осознала, модистка откинула ее нижнее белье до талии.
Мэдди задержала дыхание и быстро прикрыла груди руками. Как раз в этот момент Жерво вошел в комнату.
Он взглянул на жену, встречая испуганный взгляд Мэдди. Пока модистка с помощницей суетились вокруг Мэдди, он сел в кресло с таким видом, будто был большим специалистом по дамским платьям.
Мэдди тихо застонала, когда ассистентка поймала ее руку и попыталась надеть рукав.
— Осторожнее, — резко сказал Жерво. Модистка тут же стала вежливо извиняться. Они стали работать более внимательно. Мэдди знала, что теперь она стояла совсем неприкрытая перед Жерво, а он даже не пытался отвести от нее глаз хоть на мгновение.
Модистка придерживала платье на спине, ибо на Мэдди не было корсета. Жерво подпер подбородок рукой и в первый раз опустил глаза.
— А, — модистка выпрямилась и слегка усмехнулась, — я понимаю, чего вы хотите, ваша милость.
Жерво поднял глаза и оглядел жену с ног до головы. Мэдди покраснела.
Он кивнул.
Ассистентка придвинула большое зеркало, и Мэдди впервые увидела себя.
Она была потрясена. Бледная ткань выгодно оттеняла цвет ее кожи, она мерцала в зеркале слабыми отблесками света и преломляла его в причудливом свечении.
Простой покрой платья в венецианском стиле неминуемо приводил глаза к глубокому декольте на ее груди. Рукава соответствовали простому покрою, они доходили только до локтей, но зато из них как будто струился мерцающий переливающийся свет.
Это была удивительная трансформация простоты и изящества в великолепный пышный наряд.
— Я не могу, — воскликнула она.
— Мадам, — тихо сказала модистка, — оно прекрасно.
Мэдди посмотрела на Жерво.
— Я не могу. Ты должен знать.
Кристиан улыбнулся, но ничего не сказал, как будто знал ее желания лучше, чем она сама.
Модистка подошла, чтобы поправить на ней платье:
— Если мадам не нравится, я заберу платье. Думаю, большая часть моих клиентов сейчас же…
— Нет, — сказал Жерво, — она наденет его. — Он опустил руку в карман и извлек из него коробочку, вид которой был очень хорошо знаком Мэдди.