Цветы на нашем пепле
Шрифт:
– Полно, полно, милая девушка, – успокаивающе коснулся ее плеча Лабастьер. – Кто только внушил тебе эту странную идею, что твой король – тиран и изверг? Мое призвание – делать своих подданных счастливыми, а вовсе не наоборот. – Он перевел взгляд на Лаана: – Развяжи-ка беднягу.
Пока тот возился с путами, король продолжал, вновь обратившись к самке:
– Я решил, как помочь вашей беде. Если твой суженый присягнет мне в верности, я возьму вас с собой. Будем искать счастье вместе.
– О-о! – страдальчески возвел глаза к небесам Лаан, – я так и думал.
Толпа
– Позднее, если все закончится благополучно, вам обоим найдется место при дворе, – продолжал король. – Кто верен в любви, тот верен и в службе. Надеюсь, ни у кого нет возражений моему решению? Где, кстати, твой отец?
Из круга бабочек выступил пожилой, но крепкий еще махаон:
– Дент-Вайар, Ваше Величество, – произнес он, склонив голову.
– А где ее кровный отец?
– Погиб на охоте.
– Понятно. Я и сам мужское воспитание получил от махаона… Ну так как, Вайар, устраивает тебя мое решение?
Мариэль смотрела на своего сводного отца, затаив дыхание.
– Преклоняюсь перед вашей мудростью, мой король, – ответил тот сдержанно.
В этот миг, освобожденный от пут, к ногам Лабастьера припал Ракши-младший:
– Моя жизнь принадлежит тебе, мой король! – воскликнул он. – Клянусь служить тебе верой и правдой!
– Ты же не хотел, чтобы она отправилась на поиски с тобой, – ехидно напомнил Лаан и передразнил: – «Она так хрупка, а в пути опасности…»
– Я был один, а теперь нас трое, – огрызнулся тот. – Или на тебя, махаон, в случае чего, нам рассчитывать нечего?
– Встань, – вмешался Лабастьер. – Официальную церемонию присяги проведем позднее, как это принято у нас, возле Золотого Храма предков. А сейчас… – он обвел взглядом присутствующих. Было уже совсем темно, но ночное зрение позволяло ему видеть восторженные выражения их лиц. – Сейчас нам пора отдохнуть.
– Кстати, может быть, кто-нибудь, в конце концов, покормит нашего сороконога? – желчно спросил Лаан. Морда Умника выражала полное согласие с этими словами.
Сельчане радостно загалдели.
– Мой дом принадлежит вам, – оттаял, наконец, и Ракши-старший. – Простите, что встреча была недостаточно радушной. Зато теперь… Надеюсь вы не поспешите покинуть наши места с рассветом? Мой сын помолвлен и приближен ко двору… Завтра – пир для всех моих соплеменников, и я прошу вас оказать мне честь своим присутствием.
– Нормально, – сказал Лаан. – Нам спешить некуда.
2
Ветви, ствол паук постылый
Душной сетью оплетал.
Ветер сжалился, подул и
Паутину оборвал.
Только дерево вздохнуло,
Ветер дерево сломал.
«Пир» для жителей Безмятежной – событие нечастое. Собраться за угощением, означает как бы вернуться в детство, отрешиться от насущных забот и проблем. Ведь оседлый образ жизни не способствует энергетическим затратам, и еда для взрослых бабочек – скорее забава, чем необходимость.
Хорошенько выспавшись и побродив по окрестностям хутора в сопровождении Ракши-младшего, которому после многодневного поджидания королевских глашатаев была знакома тут каждая веточка, Лаан и Лабастьер вернулись в селение к назначенному сроку.
Голову Ракши-младшего теперь тоже украшал синий берет. Надо отметить, что Ракши, безоговорочно приняв власть и покровительство молодого короля, на его друга-махаона продолжал поглядывать с нескрываемой неприязнью, и время от времени между ними возникали легкие перебранки. Однако до ссоры дело не доходило; Лабастьер пресекал ее развитие, осаживая то одного, то другого забияку.
На небольшом участке деревенской площади был сооружен загончик из плетеных травянистых щитов. Другой ее участок был устлан шкурками, рогожками растительного происхождения и кусками материи, тканой из флуона. Прямо на них стояли посудины из раковин, обожженной глины, ореховых и яичных скорлупок, наполненные самыми разнообразными яствами: продолговатыми зелеными ягодами жгучей урмеллы, сладковатая горечь которой только разжигает аппетит, печеными плодами чайги, кусками сладкого мяса волосатого озерного угря и мякотью воздушного коралла.
Еще большее количество снеди было просто кучами насыпано в загончике, и Лабастьер догадался, что это – место для гусениц-детенышей.
Всей этой нехитрой сервировкой занималось несколько самцов и самок. При виде вернувшихся с прогулки гостей, одна из самок-махаон поспешно ударила костяным пестиком в туго натянутую кожу бонга, и к месту торжества стали слетаться остальные сельчане.
Если взрослые бабочки вели себя чинно и сдержанно, устраиваясь поудобнее возле посудин, то дюжина гусениц маака и махаон, которых привели сюда их мамаши, с верещанием и хохотом накинулись на приготовленное им лакомство.
– Наша пища проста, – начал речь староста, поднявшись и обращаясь к королю, – и, наверное, недостаточно изысканна. Но пусть приправой к ней служат наши верность, любовь и вера в монаршую справедливость. Вот и все, что хотел сказать я, – садясь на место, закончил он и поощрительно кивнул устроившемуся рядом махаону, отцу Мариэль, Дент-Вайару. Приняв эстафету, встал тот:
– Все сказано как нельзя лучше, – сказал он. – А трапезу, я думаю, следует начать с доброго глотка «напитка бескрылых».
Жены того и другого как раз в этот момент принесли тугие бурдюки и разливали напиток в глиняные чаши. Дент-Вайар протянул сосуд королю.
– Мне показалось, – сказал тот, – обращаясь к подданным, – что ваш староста как будто бы оправдывается за простоту оказанного нам приема. С одной стороны, это говорит о его скромности и радушии. С другой же, я хочу напомнить, что простота – это как раз то, что завещал нам мой прадед Лабастьер Мудрый. «Глуп тот, кто не видит в простоте изысканности, а в доброте – главного сокровища жизни». Я сам читал эти слова, начертанные его рукой в старинном свитке. Ароматы вашей еды дразнят свежестью, а лица ваши светлы.