Цветы на нашем пепле

Буркин Юлий Сергеевич

Давешние простые хуторяне с их непосредственным поведением и простодушными разговорами были Лабастьеру более по душе, чем это, загадочное в своей подчеркнутой сдержанности и даже чопорности, общество. Несмотря на то, что все гости явились сюда по собственной воле, почему-то казалось, что на самом деле всем им глубоко безразличны и повод, и виновники этого празднества.

– Сдается мне, солнца все эти самки никогда и не видывали, – заметил Лаан, разглядывая собравшихся.

И действительно, бледная кожа и манерная вялость,

которые Лабастьер заметил, общаясь еще с Дипт-Кайне, оказывается, были характерными чертами всех местных жительниц. Лишь глаза, лихорадочный блеск в них, выдавали глубоко спрятанный темперамент или даже сладострастие их обладательниц.

Многие местные девушки были хороши, но жизни в них было так мало, что взоры короля и его друга буквально отдыхали на их спутнице Мариэль.

Тут и там, поднимаясь с низу по винтовой лестнице в центре зала, меж гостей сновали самки с сосудами, наполненными напитком бескрылых, но почти никто из присутствующих не притрагивался к ним. Потенциальные невесты поглядывали на Лабастьера Шестого с сонным интересом и, несмотря на то, что Дент-Маари громогласно представил его обществу, приближаться и знакомиться лично не спешили.

Попытки Лаана оживить ситуацию натыкались на нарочитое равнодушие или вежливый интерес. Лишь когда зазвучала музыка – трое пожилых самцов заиграли на деревянных духовых басового регистра, две самки завели диалог мелодий на нежных флейтах-раковинах, а худощавый юнец принялся отбивать ритм на бонгах, – окружающие слегка оживились. Одни вступили в танец, сгруппировавшись семейными квадратами, другие – парами, третьи, уже совсем неожиданно, танцевали втроем.

– Что-то с ними со всеми не так, – высказался Ракши. – У меня ощущение, как будто они все нездоровы…

– Многое я отдал бы за то, чтобы выяснить, что за хворь их тут обуяла, – отозвался Лаан. – Гляди-ка, – тронул он Лабастьера за запястье, – похоже, какая-то самка удосужилась, наконец, обратить внимание на короля.

Действительно, из глубины зала, покачивая крыльями, припорошенными золотистой пыльцой, к ним приближалась синеглазая девушка, которая была бы просто прелестной, если бы не болезненная белезна кожи и печать то ли усталости, то ли безучастия на утонченном лице. Лабастьер предпочел бы танец с Мариэль и поискал ее глазами, но ту в центр зала уже увлек Ракши.

– Жиньен, – поклонилась самка, представ перед королем, – не окажете ли честь подарить мне несколько минут вашего высочайшего партнерства?

– Я предпочел бы, чтобы самки не делали мне скидок на происхождение и положение, а оценивали бы меня только за мои личные качества, – с улыбкой ответил Лабастьер, поведя самку в гущу танцующих. Двигалась та умело и грациозно, однако в прикосновениях ее прохладных ладоней не было ни тени увлеченности или хотя бы волнения. Отозвавшись на тираду короля легкой улыбкой, она промолчала.

– А я уже, было, решил,

что никто из ваших соплеменниц так и не обратит внимания на своего бедного короля, – заставил себя Лабастьер продолжить разговор. – Мне кажется, что, как это ни противоестественно, никто тут не собирается вступить в борьбу за престол. Верно ли, по-вашему, я заметил?

– О да, – отозвалась, вновь чуть заметно улыбнувшись, Жиньен, – все мы слишком любим то место, где живем. – Она глянула на него своими огромными бездонными глазами так, словно проверяла, в полной ли мере он понимает некий скрытый смысл ее слов. – Признаюсь, я и сама пригласила вас на танец единственно по настоянию своего второго отца.

Это прозвучало почти оскорбительно.

– Ваш второй отец – Дент-Маари, – догадался Лабастьер.

– Это так, – кивнула самка. – Он не хотел бы, чтобы мы показались вам негостеприимными. Хотя сама я считаю, что вся эта игра совершенно ни к чему, – добавила она задумчиво. – Мы таковы, каковы мы есть.

Лабастьер окончательно помрачнел.

– Игра? – переспросил он. – Хотел бы я понять ее суть… И каковы же вы? Чем вы отличаетесь от нас?

– Вряд ли вы сможете понять это, – ответила Жиньен, разглядывая короля уже с откровенной насмешкой. – Да никто тут и не станет пытаться разъяснить вам это.

– А вы попробуйте, – предложил Лабастьер нарочито безразличным голосом, чувствуя на самом деле, как в душе его начинает вскипать гнев.

– Музыка кончилась, – вновь усмехнулась Жиньен. – А значит, конец и танцу, – она прощально махнула рукой и растворилась в толпе.

Лаан встретил короля возбужденно:

– Куда мы попали?! Только что я танцевал с самкой маака, так она чуть ли не угрожала мне!

– То есть? – прислушался Лабастьер, с трудом обуздав раздражение, которое вызвала у него беседа с Жиньен.

– Она прямо сказала мне, что в этом селении нам делать нечего, и что все только и ждут того, когда, наконец, мы уберемся!

– Так и сказала? – недоверчиво прищурился король.

– Ну-у, не совсем так… – признался Лаан, – но почти. Смысл, во всяком случае, был именно таким. Интонации… Да я и сам это вижу! А запах?! Вы не чувствуете его, мой король?

Действительно, в воздухе витал какой-то незнакомый еле уловимый аромат. Но ничего подозрительного в нем Лабастьер не находил. И все-таки…

Как раз в этот миг к ним приблизился Дент-Маари. Его сопровождала молодая самка с подносом.

– И как ваши успехи, мой король? – обратился он к Лабастьеру. – Не приглянулась ли вам уже какая-то из наших девушек?

– Не кажется ли вам, милейший, – отбросив этикет, пошел напролом Лабастьер, – что вам уже давно пора прекратить этот фарс и объяснить, что здесь происходит?!

– Что вы называете фарсом? – сделал удивленное лицо правитель.

– Все! Все это! – Лабастьер обвел рукой зал.