Цветы на нашем пепле
Шрифт:
Ливьен подозрительно глянула на мужа:
– С чего это ты печёшься о них?
– Нашему сыну неведомо понимание чести, ведь он воспитан не ураниями и даже не маака, а древними бескрылыми, которые в злобе убили сами себя… – Ответил тот с нескрываемой горечью. – Что ж, тогда Рамбай будет кормить его жен…
Ливьен покачала головой:
– Ну, всех-то беременных тебе не прокормить. К тому же, думаю, не стоит нам судить Лабастьера слишком строго. Прав ли он, покажет результат…
Рамбай скривился:
– Непокорная жена моя спорит со мной
– Нет… – Ливьен была озадачена. – Почему никто не сообщил мне об этом?
– Мы – маака. Мы вне племени.
Ливьен помолчала, переваривая услышанное… Затем бросила Рамбаю, кивнув на молодую уранию:
– Ладно. Скажи ей, пусть учит.
Ловля рыбы оказалась на удивление увлекательным занятием.
Инструментом, которым пользовалась Шалла, была флуоновая нить, один конец которой привязывался к вбитому в берег колышку, а на другом имелась петля-удавка.
Шалла неподвижно стояла в воде и делала рывок в сторону рыбы лишь тогда, когда та, забыв осторожность, проплывала совсем близко.
Петля накидывалась рыбине на хвост, и чем энергичнее зверюга пыталась высвободиться, тем крепче удавка затягивалась.
Заарканив таким образом первую жертву, Шалла выбралась на берег и принялась, легонько подтягивая нить, наматывать ее на колышек… Через несколько минут рыба билась уже у самой кромки воды.
Тогда Шалла без тени брезгливости и, как Ливьен показалось, сострадания вспорола бедняге брюхо острым костяным ножом. Затем она опустилась перед ней на колени, закрыла глаза и нараспев произнесла несколько слов.
– Она благодарит ваших духов за удачную охоту? – поинтересовалась Ливьен у Рамбая.
Тот отрицательно помотал головой:
– Она просит у рыбы прощения за то, что пришлось убить ее. Она объяснила рыбе, что нужно кормить детей вождя.
– Мы тоже должны так делать?
Рамбай посмотрел на жену жалостливо, как на слабоумную:
– Никто не должен. Так – правильно.
Втроем ловля пошла споро. К полуночи они вытащили на берег еще двух рыбин. Ливьен вошла в азарт и рвалась продолжать, но Рамбай осадил ее:
– Больше не унесем.
Действительно, перетащить туши к лагерю оказалось труднее, чем поймать их. Зато интерес соплеменников Шаллы к улову был огромен. Рамбай объяснил Ливьен, что указ Лабастьера о заготовке пищи как раз вошел в силу, но выполняется пока с трудом. Самки-урании собирают съедобные корешки, ягоды и орехи, самцы – охотятся, а вот о рыбной ловле пока не вспоминали: традиционно рыба – не самое популярное в племени блюдо. Но как раз рыбалка – сравнительно легкий способ выполнить необходимый пищевой минимум.
И уже на следующую ночь к ручью отправилось целое полчище бабочек, а меж деревьев тут и там появились флуоновые нити с вялящимися полосками рыбной мякоти.
Шалла
И вскоре Ливьен принимала у нее роды… В племени разразилась «родильная эпидемия». Почти одновременно самки, большинство из которых были женами Лабастьера, принялись рожать личинок. Подавляющее большинство которых были, соответственно, гусеницами маака…
Все они были очень милы и игривы, все, как один, похожи на прелестную гусеницу, которой был когда-то Первый. Ливьен почти оттаяла. Все эти симпатичные малыши были ее внуками, а с гусеничкой Шаллы она, наравне с матерью, возилась день и ночь.
Рамбай же был мрачен, как туча.
– Милый, тебе он не нравится?.. – спросила как-то Ливьен мужа во время купания маленького внука. (Делалось это так: Шалла хватала беднягу за голову, Ливьен – за хвост, и они, не обращая внимание на сопротивление, тащили его в воду. Малыш верещал, дрыгал лапками и весело хохотал… Мать и «бабушка» сияли.)
… – Тебе он не нравится?
– Он – маака, – угрюмо ответил Рамбай. – Они все – маака.
– Ну и что? Ты ведь и сам – маака.
– Да. Рамбаю они нравятся. Но Рамбай жил в племени. Нашим внукам грозит беда.
– Брось, дорогой! – не поверила ему Ливьен. (Они с Шаллой тем временем вытащили чадо на берег и пытались обтереть его сухим шёлком, тот же отчаянно отбивался, извивался и взахлеб хихикал: гусенички крайне чуствительны к щекотке.) – Разве может кто-нибудь причинить ему вред? Твои соплеменники – добрейшие из бабочек!
– Это так. Пока дело не касается сохранения вида. Ты помнишь Большой Костер?
Да, Ливьен помнила гибнущих в костре влюбленных, которых вождь посчитал «неправильными»… И все же она не могла поверить, что над малышами нависла реальная угроза. Хотя она и заметила, что после рождения личинок урании стали как будто менее приветливы с ней. Но она списывала это на то, что у них стало больше забот…
– А ты спроси у Шаллы, есть ли для нее разница, кто ее дитя – урания или маака, – посоветовала Ливьен, уверенная, что та ответит отрицательно.
– Она – мать, – пожал плечами Рамбай и все же что-то произнес на языке ураний, обращаясь к Шалле.
Улыбка сползла у той с лица, и она отпустила гусеничку. Ливьен в одиночку не смогла удержать ее, и она опрометью кинулась в поселок. Шалла что-то коротко ответила Рамбаю. Помолчала, а затем добавила еще несколько фраз. Рамбай перевел:
– Она сказала, что я напомнил ей о боли в сердце. Она сказала, что любит своего ребенка, но только тогда, когда ей удаётся забыть, что он – чужой. Она сказала, что хочет еще детей, но только – ураний.