Шрифт:
«Маша Гурова – медсестра от поэзии. Бодлер рос цветами зла. Маша прорастает военными цветами».
«И эта проблема, затронутая в «эссе о том, что у нас получается» тоже отсылает читателя к явлению войны, где каждый делал то, что у него получается, в независимости от того, хочет он этого или нет, потому что для всех тех людей, кто мечтал стать космонавтами, художниками или кем-то ещё в один момент всё равно всё закончилось».
«Стихи, наполненные глубоким смыслом. Это не рифма ради
«Кажется, подобная «фатальная установка» присуща человечеству в целом, и в этом кроется глубокая трагедия: «цветы нации», особенно заметно прорастающие на выжженной войной почве, погибают первыми, увы, не только в военное время. Так что отчасти эта книга – тревожный сигнальный огонь в руках молодого поэта, высоко поднятый над головой, чтобы напомнить: как много вокруг сильных, мужественных, настоящих».
Мы ткем, мы ткем стяг боевой!{Перевод строки «Vindum, vindum vef Darradar» из «Песни валькирий», из древнеисландского сборника песен «Старшая Эдда».}
«Люди любят узнавать про войну, не испытывая при этом ни малейших неудобств. Они читают про Верден или Сталинград, расположившись в удобном кресле, вытянув ноги к камину и готовясь на следующий день вернуться к обычным занятиям. На самом же деле тебе повезло, если эти события не приходится описывать в письме родным, сидя в грязном окопе. О войне нужно читать, когда перед тобой стоят проблемы. И помнить, что никакие заботы мирного времени не стоят седых волос. Только идиот может волноваться из-за зарплаты. О войне нужно читать во время бессонницы, когда ты чертовски устал, или на рассвете, как пишу я о ней сейчас, после приступа астмы».
О войне я писала всегда, но, видимо, делала это крайне плохо. Серьезные литераторы советовали мне (нет, не заняться танцами, в целом с поэзией у меня было не так ужасно) писать о том, что ближе и является моим личным опытом. Я же свой личный опыт считала довольно скудным. На сегодняшний день у меня успел собраться какой-никакой багаж этого самого опыта. И все же должна признать, что катастроф мне не довелось пережить – только личные трагедии. А они, как известно не делают опыт полноценным. Но Бог с ним, с опытом. Вернемся же к тому, что мне все-таки упорно советовали. Я помню, мне разве что не говорили: «Вы же девушка, Мария!», хотя пару раз нечто подобное в поучительной речи и прозвучало. Так вот, вы должны знать, что я никого из серьезных литераторов тогда не послушала. По этой причине вы сейчас читаете сборник не самого пацифистского содержания, а я ныне получаю комментарии иного характера. В частности, мне любят ставить в пример Владимира Высоцкого, у которого военного опыта было немногим больше моего, но который о войне писал убедительнее бывалых поэтов-фронтовиков. Но я – не Высоцкий. Более того, я еще и женщина, что невольно ставит под сомнение воинственность стихов, которые вам предстоит прочесть.
Одна из немногих причин писать что-либо с осознанной целью (про «не могу не писать» не хочу упоминать, считаю эту фразу пошлостью) – дать читателю то, как ты полагаешь, что не смогли дать ему другие авторы. Каждый раз мне было интересно читать, как женщины пишут о войне, но каждый раз у них получалось либо подражание мужчинам, либо сугубо женская кокетливо-чувственная поэзия про пуговицы на шинелях, запахи сигарет и пороха, въевшиеся в кожу, и в лучшем случае вечное ожидание «синих платочков» на крыльце. Так я читала симулякр войны, во многом эстетичный, но по большому счету слишком явный, чтобы полагать, будто он про милитаризм, а не про мужчин и их женщин. Но мне безмерно хотелось иметь пример женского образа на войне, и я выбрала в его качестве «Песнь валькирий» из «Старшей Эдды». Тогда мне казалось, что образы ткацких, типично бытовых женских предметов, собранных из ужасающих военных атрибутов – это то, что является истинным архетипом женщины на войне.
«Сделаем тканьиз кишок человечьих;вместо грузилна станке – черепа,а перекладины —копья в крови,гребень – железный,стрелы – колки;будем мечамиткань подбивать!».Но меньшее, чего бы мне хотелось так, чтобы за любым из стихотворений вы видели меня – не важно, женщину, гражданского или просто своего современника. В данной ситуации мне бы хотелось, чтобы вы на меня и не смотрели, а погружались в события, дающие тот самый достойный опыт, доступный немногим (а не тот, что имею я). Проживая такие события, становишься человеком настоящим, героем. Эта книга как раз о них. Для верности хочу уточнить, что само явление войны я, безусловно, прекрасным не считаю. Но я убеждена, что на фоне эпохальных событий раскрываются такие характеры, которые мы годами ищем в мирной жизни. Я нахожу их в заполненном госпитале Хиросимы, на раскуроченных полях Вердена, под Дебальцево… Меня успокаивает мысль о том, что герои были всегда, что они есть сейчас. И на чьей бы стороне они не находились, вне зависимости от того, одобряете ли вы их деятельность или же порицаете, я уверена, к храбрости, чести и мужеству недопустимо оставаться равнодушным. Если после прочтения сборника вам захочется посетить поле битвы, возложить цветы к памятнику, прочесть биографию офицера или влюбиться в героя, я сочту свою миссию выполненной. Вспоминая «Песню о Соколе» Максима Горького и ее обсуждения с друзьями, я каждый раз думаю о том, какова моя задача. Тогда мы с друзьями в жарком споре делили между собой роли Сокола и Ужа – героя и простого человека, не желающего прощаться с положенным ему комфортом (трудно осуждать за желание жить лучше). Но, помимо двух антиподов, в «Песне» были еще и морские волны, суть которых была в том, чтобы с почестями похоронить Сокола и воспеть его подвиги.
«И грозно волны о берег бились.В их львином реве гремела песня о гордой птице,дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грознойпесни: «Безумству храбрых поем мы славу.Безумство храбрых – вот мудрость жизни!»{«Песня о Соколе», Максим Горький.}.Я – волны из горьковской «Песни о Соколе» и тем довольна.
Цветы нации
Пепел над Хиросимой
Посвящено офицеру японской армии Ли Ву, «последнему принцу Кореи», сражавшемуся всю Вторую Мировую войну в Маньчжурии. Он приехал вместе с медицинским корпусом в Хиросиму вечером 5 августа 1945 года. Через сутки он погиб в госпитале от тяжелого ранения, полученного во время взрыва атомной бомбы.
Алое солнце восходит над белым пеплом,Словно стелет узор на замаранном хлопке.Я вцепился в победу настолько крепко,Что мог бы топить их флот на рыбацкой лодке.Гончие Псы мчатся в немой простор –Тихая, как ваш адъютант, смерть.Если летать, сквозь солнце, как через костер,Можно до конца Мировой не долететь.Но мысли о доме месяцы душу не греют.Желаете, лейтенант Ву, отправить письмо в Корею?И если черпает Медведица небо ковшом,Значит, у принца Кореи все сейчас хорошо.Только линкоры разбиты, море заволокло,О пороги истории споткнулся японский флот,Запутавшись в шелке подола ее, будто ребенок.Нас учили быть верными с отверженностью и с пеленок.Маньчжурия – это история про подвиг и про мужчину,Хиросима – про судьбы и только проХиросиму. Я бы в тот вечер вспорол свой живот у родной реки,Но мне не хватило меча и всего-то одной руки,Когда Штаты забросили бомбу в огромный земной горшок, –Это “гуманное” семя, и город на нем взошел.Смотрите, я в пепле, что скоро ляжет на землю,И алмаз, преломляющий луч через призму своих карат.Я мальчишка и – умер, а, кажется, будто дремлю.Это Запад, Восток? Восход или наш закат?Солнечный диск показался над городом наполовину,И направил лучи, словно алые рупоры, в мир,И кричал: “Старик, расскажи всем проХиросиму, Не давай залатать этим белым ни одну из народных дыр!”.Всколыхнутся и лягут на волосы сединойСемьдесят лет и пепел изХиросимы. И старик доживет свой день, изойдя слюной,Оттого, что не умер в одной палате с тобой.Только звезды с погон и кепи сияют, неугасимы,На портретной фотографии не цветной.