Шрифт:
Глава 1
Я всегда предпочитала бутоны цветам, а ожидания — сбившимся надеждам. В будущей жизни передо мной открыты все дороги. Кем я стану — знаменитой пианисткой, скандальной писательницей, женой миллиардера, сестрой милосердия В какой-нибудь нищей стране или матерью многочисленного семейства? Нет, только не последнее. Великой путешественницей? В шестнадцать лет я не видела ничего, кроме Парижа и того дома в Бель-Иле, где живу по сей день, горизонт наблюдала только из окна собственной спальни, никогда не общалась по-настоящему с людьми вне круга моей глупой семьи. Но никто и ничто не отнимет у меня надежду объехать однажды весь земной шар на велосипеде.
Ну
Умру… Кого взволнует моя смерть? Уж точно не мою мать — печаль и сожаления заменяют ей общение с окружающим миром. Отец разве что всплакнет, может, и поплачет, а потом отправится в бар и утопит тоску в выпивке. Мой несчастный брат? Нет, предпочитаю об этом не думать. Дa и вообще, зачем мне умирать? Терпеть не могу людей, которые только и делают, что жалеют себя. Внутренний голос обещает, что я отправлюсь далеко-далеко и никогда больше не вернусь в этот мрачный дом, где часы — целых четыре штуки! — без конца напоминают, что вы снова потратили на мечты шестьдесят драгоценных минут. Из Жюжю я превращусь в Жюльетту. Я — бутон, который ждет и надеется.
Над Бель-Илем сеет мелкий дождик. Погода на обратном пути будет неважная, зато малышам не придется страдать в машине от жары. Если повезет, они успеют вернуться в Париж до наступления темноты. Жюльетта предложила им в дорогу холодный ужин, но они решили поесть в ресторане. Что за глупость — швырять деньги на ветер, даже не зная, что именно тебе подали! А детям такая разгульная жизнь и вовсе помешает вырасти здоровыми и крепкими.
Часы в столовой бьют один раз: четверть пятого. Жюльетта слышит их с чердака, но впервые в жизни не реагирует. Полдник Анны подождет. В конце концов, Жюльетта ждала целых шестьдесят лет, пока жизнь пошлет ей маленькую радость.
Она с трудом разбирала свой детский почерк. Из старой шляпной картонки торчал уголок исписанного листа, она потянула за него, задохнувшись от волнения, и со стесненным сердцем подумала, что ей вот-вот откроется какая-нибудь семейная тайна. Кальверы не были дружной семьей, драмы накапливались под спудом молчания, и каждый как мог старался не взбаламутить тину взаимных обид и горестей.
Я отправлюсь далеко-далеко…
Жюльетта так и не покинула Бель-Иль. Она жила в унаследованном от бабушки доме, где дважды в год устраивались большие застолья, а все остальное время бал правило молчание, что вполне устраивало ее мужа, а под старость получила подарок — малышку Анну. Я маленький бутон, который ждет и надеется.
Ладно, все это прекрасно, но полдник для девочки сам собой не приготовится, а прошлое — это прошлое. Раскладушку Жюльетта убрала в угол, шляпную картонку закрыла. Долг велит ей все разложить по местам, но что делать с листком? Она складывает его, оглядывается, как ребенок, застигнутый на месте преступления, и торопливо сует бумажку в карман.
В гостиной проснулась Анна. Сон накрыл девочку после тяжелой сцены расставания с родными: ее мать явно испытывала смешанное чувство стыда и облегчения, отец был погружен в глухое отчаяние, а малыши беззаботно улыбались, в очередной раз поверив сказкам о скором и неминуемом возвращении сестры в семью.
— Я выключил радио, и это ее разбудило, — объясняет Луи.
Он чистит на кухне овощи для супа, который они съедят ровно в семь вечера. Весь последний месяц Луи брюзжал как заведенный из-за того, что дочь и зять не возвращались вовремя с пляжа к обеду и ужину. Обед — в ПОЛ-ДЕНЬ! Не так уж много он от них и требует. Сегодня вечером священные традиции наконец-то возьмут верх над беспорядком. Луи доволен.
Жюльетта вытирает с губ Анны тонкую струйку слюны, приподнимает
Часы вызванивают половину пятого, с кухни эхом откликается кукушка. Ходики не указывают четвертей часа, и Жюльетта подпрыгивает. Боже, полдник! Чашка уже приготовлена, таблетки растворены в домашнем яблочном компоте. Ну же, ешь, моя маленькая Анна. Тебе это полезно. Ложка упирается в стиснутые зубы. За Дедушку. Анна плюется. За Бабушку. Тот же результат. За Маму. Анна закрывает глаза. Полдник окончен.
Радуга в небе сулит волшебные клады. Жюльетта обходит садик перед домом, но на огород у нее времени нет: ее ждут Анна и глажка. Однажды я все-таки объеду вокруг света на велосипеде.
Жюльетта дотрагивается до листка в кармане. Завтра она вернется на чердак.
Не стану скрывать: гости к нам приходят редко. Дом моей бабушки не утратил буржуазной солидности по одной-единственной причине: все обитавшие б нем женщины идеально вели хозяйство — чтобы не умереть от скуки. Но все они навевали такую тоску на своих мужчин, что бедняги проводили большую гость времени в кафе, где долгими часами учились напиваться таким образом, чтобы этого не замечали окружающие. Думаю, отсюда и проблемы с головой у моего брата. Несправедливо, что дети расплачиваются за глупость родителей.
Как следует все обдумав, я поняла, гто хочу быть пианисткой. Я уже довольно хорошо играю для своего возраста и, если еще позанимаюсь, через год или два смогу поступать в Консерваторию. Мама, естественно, считает меня сумасшедшей, но уже объявила, что готова сшить все концертные платья. Она говорит, что красивая внешность — не помеха моей профессии, моей будущей профессии. Я еще она говорит, что хорошенькая девушка может преуспеть с меньшим талантом, чем дурнушка. Я буду очень следить за собой, постараюсь выработать прямую осанку и не растолстеть. Это не легкомыслие, а долгосрочное вложение.
Но кое-что меня все-таки смущает. Слишком знаменитым женщинам бывает непросто найти мужа и уж совсем нелегко — удержать его. У меня особый характер: влюбляясь, я всегда спрашиваю себя, сможет ли наше чувство длиться вечно. Но правде говоря, я никогда ни с кем не встречалась. Я очень требовательна: любовь, у которой нет будущего, не для меня, потому-то я никого к себе и не подпускаю. Чтобы быть до конца честной, признаюсь, что это правило не распространяется на Пьера Леблона, но он меня попросту не замечает. А как он хорош! И остроумен — всегда шутит, покуривая свои сигаретки. Пьер ездит на «панхарде» с желтыми кожаными сиденьями. Должно быть, его родители — весьма состоятельные люди, а может, он и сам богат. Ему около двадцати, и он наверняка участвует в бизнесе отца. Мари Бурде ведет себя так, словно они уже официально обручены, и, когда берет его за руку, всегда хихикает. Это разбивает мне сердце, но я не теряю достоинства. Сейчас мне не под силу состязаться с девицей, у которой такая большая грудь, и которой мать, в довершение всех моих несчастий, позволяет носить капроновые чулки. Но я думаю привлечь к себе внимание Пьера. Он будет покорен моим первым триумфальным выступлением. Я соблазню его силой одного только таланта. Дело зa мной и Шопеном!