Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
Только поглядите:
Плывет над пологом благоуханье мускуса и орхидей, нежно красавица играет на свирели. Увидишь стан ее – белоснежный нефрит – и сердце невольно забьется в груди. Коснется устами, как вишенки алыми, иль приласкает, погладит – ее пальчики нежнее ростка. Тотчас возлюбленный воспылает страстью, она – познает прелести волшебного рожка.
– А Хуа Цзысюю ты тоже так играла? – спросил шутки ради опьяневший Симэнь.
– Да у него вся жизнь прошла как в бреду, – отвечала Пинъэр. – У меня и желания-то никакого не было. Он только и знал болтаться а когда заявлялся, я его и близко к себе не подпускала. Когда был жив наш старец, они с ним в отдельной комнате спали. Я его до того ругала, что у него сучья кровь в голову бросалась. Он бывало, дело не дело, старику жаловался. Из него дурь и палкой не выбьешь. И чтоб я с ним делала что-нибудь подобное?! Да я б на тот свет пошла от позора. Кто мне может быть дороже тебя, искуситель ты мой! Исцелитель ты мой единственный! И белым днем, и среди темной ночи не выходишь ты у меня из головы.
Они немного поиграли и снова дали волю страстям. Инчунь внесла небольшую квадратную коробку,
С тех пор, как зажгли огни, они пили вино и предавались утехам. Пробили первую ночную стражу, и вдруг послышался стук в ворота. Вышла тетушка Фэн.
У ворот стоял Дайань.
– Я ведь сказал, чтобы он завтра приходил, – изумился Симэнь. – И что его средь ночи принесло?
Симэнь велел позвать слугу в дом. Тот чуть не бегом бросился к спальне, где почивали Симэнь и Пинъэр, но у дверей остановился, не решаясь войти.
– Молодая госпожа с супругом прибыли, – стоя за занавеской, доложил Дайань. – Столько вещей привезли! Госпожа Старшая приказала скорее вас позвать.
Симэнь Цин только гадал, что заставило дочь с зятем приехать в такую позднюю пору. Решив, что ему надо сейчас же узнать, что случилось, он быстро встал. Пинъэр помогла ему одеться и налила на дорогу теплого вина. Вскочив на коня, он помчался домой.
Во внутренней зале при свете фонарей и свечей стояли дочь с мужем. Вокруг них громоздились сундуки, корзины, кровати, пологи и прочая утварь.
– С чего это вы вдруг пожаловали? – спросил встревоженный Симэнь. – Что случилось?
Зять Чэнь Цзинцзи, склоняясь в земном поклоне, заговорил со слезами на глазах:
– Наш достопочтенный господин Ян был на днях разжалован, смещен придворным прокурором со своего поста и по высочайшему указу заточен в Южную тюрьму[2]. Всех его родственников, служащих и сторонников подвергают допросу, надевают на шею кангу[3] и высылают. От Яна вчера ночью к нам прибежал управитель, рассказал обо всем отцу и так напугал нас, что отец велел мне с женой укрыться на время в вашем доме и прихватить с собой кое-какие пожитки. Сам же он отправился к моей тетке разузнать, как обернется дело. Отец не забудет вашего благодеяния, батюшка, и, когда все уляжется, щедро вас отблагодарит.
– Он мне написал? – спросил Симэнь.
– Вот письмо. – Чэнь достал из рукава пакет и вручил тестю.
Симэнь разорвал конверт и стал читать:
Младший сват Чэнь Хун бьет челом.
Милостивейший сват Симэнь,
настоящим без лишних слов сообщаю, что в то время как северные варвары, нарушив границу, вторглись в Сюнчжоу[4], начальник военного ведомства Дан Фу не отдал боевого приказа ни пешим, ни конным, вследствие чего упустил стратегический момент и вызвал неудовольствие двора. Тяжкие обвинения были предъявлены и достопочтенному господину Ян Цзяню. По гневному указу Его Величества Ян Цзяня заточили в Южную тюрьму и допрашивали на судебной коллегии трех управлений[5]. Все его родственники и служащие приговорены по закону к ссылке в пограничные войска.
Такие вести повергли в ужас как меня, так и всех домочадцев. Не зная, где искать прибежища, я отправил на некоторое время к Вам сына с Вашей любимой дочерью и велел им захватить кое-какое добро. Сам же перееду к мужу сестры, Чжан Шиляню, дабы узнать о дальнейшем. Как только все уладится, вернусь домой. Не забуду о Вашем благодеянии и щедро Вас отблагодарю. Если дело, паче чаяния, получит огласку и у Вас в уезде, я на всякий случай велел сыну захватить еще пятьсот лянов серебра. Прошу прощения за причиненные Вам хлопоты и беспокойство. Буду вечно Вам благодарен. Писал наспех при лампе, без подробностей.
Еще раз низко кланяюсь. Хун.
Середина лета. 20 дня.
Симэнь Цин растерялся, но все же велел У Юэнян накрыть стол в угостить дочь с зятем, слугам приказал приготовить для приехавших расположенный перед залой обширный восточный флигель, а сундуки, корзины и шелка убрать в покои Юэнян. Чэнь Цзинцзи достал пятьсот лянов серебра и вручил тестю на подношения властям. Симэнь вызвал управляющего У, дал пять лянов и велел ночью же пойти к уездному архивариусу, чтобы списать поступившие из Восточной столицы известия.
Вот что было напечатано в «Столичных ведомостях»[6]:
Доклад прокурора Военного ведомства Юйвэнь Сюйчжуна.
Покорнейше прошу Ваше Величество судить и со всей строгостью наказать самовластных преступников, подрывавших устои Империи, дабы поднять дух в воинстве нашем и покончить с бедствиями от набегов варваров. Как известно Вашему покорному слуге, варвары совершали набеги с древних времен. Племена сяньюнь при династии Чжоу[7], сюнну в царствование дома Хань[8], тюрки при Танах[9], кидани в период Пяти династий[10], а когда основал Империю наш Сунский Государь, на землях Срединной Империи не один день бесчинствовали войска царства Ляо[11]. Однако не слыхивал, чтобы угроза варварского нашествия зарождалась извне, когда нет к тому повода внутри страны. Как гласит поговорка: колокол не загудит, пока не выпадет иней; колонна не отсыреет, пока не пройдет дождь. Одно зло порождает другое – таков непреложный закон. Так, у больного, когда он долго страдает от внутреннего недуга, изначальный эфир истощается, и в него отовсюду входит нечисть, от которой заболевают руки, ноги и кости. Такому больному не выжить, лечи его сам луский Бянь[12]. Поднебесная как раз и напоминает такого крайне истощенного больного. Вы, Государь, ее голова, Ваши помощники-сановники – ее внутренности, все чиновники – ее руки и ноги.
Вы, Ваше Величество, пребываете на девятом небе[13]. Чиновники Ваши внизу со всем усердием управляют страною. Если бы все внутри было наполнено
Ван Фу[16] – алчный бездарный подлец и ведет себя как балаганный комедиант. По протекции Цай Цзина он был приближен ко двору. Вскоре ему по недоразумению вверили власть над всеми войсками Империи. Он же, помышляя только о возвышении и собственном благополучии, не мог выдвинуть ни единого соображения, а потому растерялся и впал в панику, как только Чжан Да[17] стал бесчинствовать в Тайюани. Ныне, когда варвары вторглись в наши пределы, он в страхе за свою жизнь бежал на юг с женой и детьми. За такие преступления против Отечества Ван Фу мало казнить!
Ян Цзянь – этот щеголь в атласных штанах, любитель тонких яств, присвоив себе заслуги предков, опираясь на родню жены – потомков фаворитки, был назначен на пост командующего придворной гвардией. Будучи распущенным, он завел множество наложниц. Притворяясь преданным, Ян Цзянь оказался вероломным и беспримерным трусом.
Эти трое подобрали себе тесно связанных между собою друзей, сбили клику, оплели и двор, и всю страну. Эти паразиты подточили власть Вашего Величества изнутри. За несколько лет они навлекли на Отчизну ужасные бедствия, подорвали основы жизни и нанесли ущерб населению. Они отягчили повинности и поборы. Народ разбегался, уходил в разбойники, варвары перестали покоряться, истощились богатства Поднебесной, и расшатались устои Империи. Злодеяний Цай Цзина и его клики не перечесть, как волос на голове. По своему долгу мы, верноподданные, обязаны предотвращать преступления, служить советами Вашему Величеству. Если бы мы, увидев собственными глазами, как предатели губят Империю, не докладывали о том Вашему Величеству, то не оправдали бы Высочайших милостей правителя-отца и изменили тому, чему нас учили всю жизнь. Пав ниц, умоляю Ваше Величество о вынесении приговора.
Дело Цай Цзина и всей клики злодеев необходимо либо передать в кассационную палату для смягчения наказания, либо приговорить преступников к высшей мере наказания – отсечению головы; либо, как принято, забить в колодки и выставить на позор; либо сослать в места отдаленные, пусть сражаются с демонами и оборотнями[18].
Только в таком случае вернется к нам благоволение Неба, возрадуется народ, восторжествуют законы и прекратятся варварские набеги. Возликует вся Поднебесная, Ваши верные слуги и народ.
Удостоились получить Высочайшее повеление:
«Цай Цзина оставить пока на прежнем посту помощника государева. Ван Фу и Ян Цзяня направить в судебную коллегию трех управлений. Быть по сему».
С благоговением исполнили Высочайшее повеление.
«После дознания в коллегии участники клики – преступники Ван Фу и Ян Цзянь – за попустительство вторжению варваров и потерю земель, за гибель народа, воинов и полководцев подлежат казни – отсечению головы.
Выявленных соучастников из числа родственников и домашних, писцов и секретарей – Дун Шэна, Лу Ху, Ян Шэна, Пан Сюаня, Хань Цзунжэня, Чэнь Хуна, Хуан Юя, Цзя Ляня, Лю Шэна и Чжао Хундао – после допроса забить в колодки и выставить на позор, а по истечении месяца сослать в пограничные войска».
Не прочитай Симэнь такого сообщения, все бы шло своим чередом, а тут у него зашумело в ушах, затрепетали внутренности, замерло сердце, чуть душа с телом не рассталась. В лихорадочной спешке приказал он связать во вьюки золото, серебро и драгоценности, позвал в спальню Лайбао с Лайваном и шепотом наказал:
– Наймите носильщиков и сейчас же, ночью, спешите в Восточную столицу, разузнайте новости. А к свату Чэню в дом не показывайтесь. Случится что недоброе, постарайтесь умилостивить кого надо, а как все уладите, быстрее возвращайтесь домой.
Симэнь выдал им на дорогу двадцать лянов серебра, и ранним утром в пятую стражу, наняв носильщиков, они двинулись в путь, но не о них пойдет сейчас речь.
Всю ночь не смыкал глаз Симэнь, а утром отдал распоряжение Лайчжао и Бэнь Дичуаню прекратить разбивку сада, распустить мастеров, в дом никого не пускать и домашним на улице не показываться. Ворота по целым дням оставались на запоре. Самого Симэня все бросало в дрожь, он становился все мрачнее и мрачнее, метался по дому взад-вперед, как сороконожка под лучами палящего солнца. И даже саму мысль о женитьбе на Ли Пинъэр из головы выбросил.
– Стоит ли так расстраиваться? – обратилась к сидевшему целыми днями дома удрученному мужу Юэнян. – Ведь Чэни в беду попали, им и ответ держать. На каждый долг свой кредитор, на каждое лихо – свой горемыка.
– Что вы, женщины, разумеете? – возразил Симэнь. – Ведь Чэнь – мой свойственник. Тут не до шуток! Да еще и доченька с муженьком пожаловали. Да и соседи на нас давно зубы точат. Прялка-то на месте стоит, да челнок бегает. Затронь овечку, ослы в драку полезут. Найдется негодяй, донесет, и вырвут дерево, доищутся до корешков, тогда никому несдобровать. Говорят, ворота запрешь, так беда с неба свалится.