Цветы всегда молчат
Шрифт:
Пришлось доесть. Но печенье стало поперек горла, и он закашлялся.
– Сейчас я тебе помогу! – с этими словами Роджер со всего маху саданул его кулаком в живот.
Мальчика вырвало струей. Дети громко захохотали.
– Вот теперь точно свинья!
Они обрезали веревки так ловко, что он упал аккурат в свои рвотные массы.
– Свинья! Свинья! Свинья должна жить в свинарнике! Ей нельзя ходить по дому!
Они захлопнули дверь его каморки и подперли стулом.
– Спи там, в своей блевотине! – проорал Роджер из-за двери. – Ты же любишь
Мальчик вытер рот рукавом, затем стащил с себя одежду, бросил ее на вонючую лужу, отполз подальше, насколько это было возможно, и порадовался, что книга осталась цела…
…У него было лишь одно утешение – сны. Он всегда видел один и тот же сон – юную девушку в ярко-красном платье. Она была настолько красива, что казалась ему феей из сказки. Девушка улыбалась, протягивала ему руку и куда-то звала… Возможно ли, чтобы такая красавица сама хотела держать его за руку? Конечно, отвечала обычно она, ведь он такой славный. Эти сны были отдушиной. Лучиком света. Они согревали теплом и надеждой.
А потом у него забрали ее…
…Еще одной названой тетушкой мальчика являлась теперь Сесил Гренвит, мать Роджера… Ей повезло меньше сестры, ныне графини Брандуэн, – аристократа не досталось. Зато удалось отхватить преуспевающего коммерсанта. К тому же, в отличие от сестры, Сесил не блистала красотой.
В тот день мальчику исполнилось десять, и тетушка Гренвит приехала поздравить его. Когда он вошел, она подошла к нему, приобняла за плечи и улыбнулась, обнажив крупные желтые зубы…
– Мальчик мой! – воскликнула она. Говорила тетушка так, будто торопилась, отчего проглатывала гласные. – Какой же ты хорошенький!
Она чмокнула его в щеку. Мальчик, испуганный таким проявлением чувств, стер прикосновение ее губ. И тут же получил солидную оплеуху от отца.
– Наглец! – заорал Эрмидж. – Твоя тетушка хочет приласкать тебя, а ты отвечаешь ей черной неблагодарностью!
Мальчик поклонился и сказал:
– Простите, тетушка.
– Не извиняйся, малыш! – с придыханием проговорила она. – А ты не бей его, Уилл. Мальчик растерялся! Вы совсем не ласкаете его!
Уильям Эрмидж хмыкнул и, одарив их многозначительным взглядом, сказал:
– Идите уже! Пусть все случится скорее!
Тетушка повела его за собой, торопливо рассказывая:
– Ах, малыш! Ты будешь очень-очень рад! Тетушка приготовила тебе особый подарок!
Когда они вошли в одну из пустых комнат наверху, тетушка попросила помочь ей раздеться. Он повиновался. Вскоре она предстала перед ним совершенно обнаженной. У нее были обвислые груди, обрюзгший живот, паршивая кожа и редкие волосы на лобке…
Мальчику было противно на нее смотреть. Тетушка же стала раздевать его. А потом она стала его ласкать. Действительно, за всю его жизнь его почти не ласкали, хотя он, как любой ребенок, жаждал этого. Но он никогда не хотел, чтобы его ласкали так, в этих местах. Потными руками. Оставляя на теле следы от мокрых поцелуев. Он умолял ее этого не делать, просил разрешения уйти… Но она велела ему лечь на кровать, привязала его руки к изголовью и…
Тогда он узнал, что грязь бывает особого рода. Та, которой марают душу. Ее не смыть. Она всасывалась в кровь, бурлила по венам… Тетушка Сесил познакомила его с новым чувством, имя которому – отвращение к себе…
…После того случая ему перестала сниться девушка в красном платье…
Лондон, Хэмпстед, 1878 год
Ричард распахнул глаза. Сердце колотилось, по виску стекала струйка пота, руки противно дрожали…
Хорошо, что он спал в гостиной, и никто этого не видел. Он встал, нашел салфетку, вытер пот, затем ушел в туалетную комнату, выбросил салфетку в урну и тщательно вымыл руки с розовым мылом.
Теперь, когда у него были деньги и свой дом, он мог позволить себе ванные, душевые, туалетные на каждом этаже и едва ли не за каждой комнатой. Рабочие, когда увидели перепланировку проекта здания, очень удивились, потом решили, что у богатых свои причуды и почему бы не сделать в доме целых семь ванных комнат, если есть такая возможность…
Ричард склонился над раковиной и судорожно вздохнул. Для пущего эффекта плеснул воды еще себе на лицо и лишь после этого вернулся в гостиную. Подошел к бару, налил полный стакан бренди и залпом выпил. Для Садовников алкоголь бесполезен, но сейчас ему нужна была хотя бы иллюзия успокоения.
Руки все еще дрожали. Проклятый Эскулап!
Воспоминания сегодня были особенно навязчивыми и не хотели отпускать. Он выпил один бокал. Лег на диван и закинул руки за голову, чтобы хоть так унять эту омерзительную дрожь…
Сила Садовника, как ошибочно полагали некоторые, вовсе не исцеляла от болезней, детских травм и прочего. Ведь единственное, на что она была нацелена, – защита Цветка! А так – разве что добавляла проблем и демонов.
Ричард закрыл глаза. Длинные ресницы вздрагивали, задевая изнутри стекла очков и будто желая улететь от той бездны, в которую тянуло сознание…
…Он сидел в ванне и остервенело тер себя пемзой. Особенно в тех местах, которых касалась тетушка Сесил… Плевать, что от таких усилий кожа может слезть… Лучше пусть так…
И тут его руки, ноги, все тело вспыхнуло синим пламенем… Боль лишала дара речи… Глаза широко раскрылись… Превращение произошло быстро: тварь расправила крылья, выпустила когти и издала ликующий вопль…
– Ждали меня! – от этого голоса задрожали стекла и даже стены. – Я иду!
Тетушка Сесил не уехала. Ее жажду, конечно же, не смог удовлетворить неопытный, насмерть перепуганный мальчик. Поэтому, когда демон нашел ее, она лихо скакала на члене мистера Эрмиджа, своего родного брата… Они сливались в экстазе прямо в кабинете Уилла. Сесил орала, как самка гоблина во время спаривания, плюя на то, что их с братом может услышать прислуга…