Цыганочка без выхода
Шрифт:
– Тогда давай ропатку!
– И ведло! – Рыжие головы повернулись к маменьке, как подсолнухи – к дневному светилу.
– Это же парк, здесь нельзя копать, – сказала Ирка, не скрыв сожаления.
По образованию она инженер-строитель, по душевному призванию – агроном, по роду текущей деятельности – совладелица семейной фирмы по продаже посадочного материала. Ей за лопату взяться, как мне за перо – одно удовольствие, а детки явно пошли в мамочку.
– Я дам вам кое-что другое!
– Бурку?! – радостно обнадежился ребенок.
– У тебя там и бурка есть?! – Я с восторгом уставилась на необъятную торбу подружки.
Ирка запаслива, как хомяк. Я бы не сильно удивилась, достань она из своей сумки-самобранки и бурку, и папаху, и живого коня в полной сбруе.
– Ребенок спросил про булку, – невозмутимо объяснила Ирка, извлекая из своей сумы цветную резиновую тряпочку.
Путем энергичного надувания заботливая мать в два счета превратила тряпочку в мяч, который тут же зашвырнула через кусты за нашей спиной на ухоженный газон:
– Поиграйте, детки, на полянке! У вас примерно полчаса.
Я оценила хитрый ход: газон со всех сторон окружен кустами, как хоккейная коробка, так что шустрые пацаны не разбегутся по парку, и через полчаса нам с Иркой не придется носиться по аллеям, громко аукая и тихо матерясь.
– Она сказала «полчаса», это тебя не пугает? – вкрадчиво поинтересовался мой внутренний голос. – Полчаса – это поэма, не меньше!
– Ой. – Я осознала перспективы.
Поздно.
– Ну? Ты готова слушать? – Подружка выудила из сумки очки, записную книжку, носовой платок и развернулась ко мне всем корпусом, как танковая башня: приготовилась покорять слушателя громкой читкой своего нового произведения.
– А платочек зачем? – опасливо поинтересовалась я.
– Это тебе. – Ирка вручила мне надушенный батистовый квадратик, едва понюхав который, я чихнула. – Будешь утирать слезы в особо трогательных местах.
– А это что – любовная лирика? – заволновалась я.
Иркина любовная лирика душераздирающа, как повесть про Муму. Ее свободно можно брать на вооружение вместо слезоточивого газа! А у меня стратегические запасы слез ограничены, и я не могу расходовать их понапрасну. Эти сверкающие соленые капли, красиво зависающие на ресничках, при экономном использовании способны обеспечить мне преимущество в любом семейном споре!
– Ты что-то имеешь против моей любовной лирики? – грозно нахмурилась подруга.
– Ладно, давай. – Делать было нечего, я смирилась.
– Тогда слушай. – Ирка поправила очки, высоко подняла раскрытую записную книжку и тонким голосом с жалобным поскуливанием (я снова вспомнила Муму) завела:
– Твои пальцы пахнут порохом,А могли бы пахнуть ядом.То ли сокол, то ли ворон ты –Ненавистный, ненаглядный…Тут она сделала тактическую ошибку, вопросительно покосившись на меня в ожидании реакции, и я ловко ввинтилась в образовавшуюся паузу с критическим анализом:
– Первая строка – плагиат, ты переиначила Вертинского, у него было «ваши пальцы пахнут ладаном»!
– Да? – Ирка ничуть не расстроилась. – А Вертинский – это же хороший поэт?
– Больше певец, чем поэт, но – да, хороший.
– То есть заимствовать у него не стыдно, – удовлетворенно кивнула нахалка. – Еще замечания есть?
– Есть вопрос: кому адресованы эти строки? У кого это такие криминально пахучие пальцы? У киллера?
– Почему сразу – у киллера? – Поэтесса напряглась. – Это мужик совсем из другого времени, между прочим!
– Из девяностых? Тогда его пальцы могут пахнуть и канифолью от паяльника, – съязвила я.
– Из Средневековья! И он не какой-нибудь разбойник, а благородный лорд! Немножко интриган, конечно, но симпатяга…
– Так. Кажется, я поняла. Ты наконец посмотрела «Игру престолов»?
Ирка вздохнула:
– Моржик научил меня скачивать фильмы с торрентов…
– Вот пусть Моржик теперь и слушает стихи про яды и воронов! А я…
– Тихо! – Ирка вскинула руку, обрывая мой гневный монолог. – Ты слышишь?
– Это сирена гражданской обороны? – встревожилась я.
– Это мои малыши!
Подружка вскочила с лавки и завопила так, что заглушила бы любую сирену:
– Дети, держите штаны!
И тут же скороговоркой пояснила мне:
– Я где-то читала, что одна умная женщина, кстати, тоже писательница, на расстоянии прекращала драки в детской именно этим криком: ее сыновья хватались за штаны и уже не могли лупить друг друга!
– На этот раз не сработало. – Я тоже встала.
Не сговариваясь, мы одновременно пробили своими телами стену зеленой изгороди, прорвались на оперативный простор газона и ожидаемо увидели там Манюню и Масяню. Оба честно держались за свои штанишки, но при этом ревели, как два паровоза.
– Они целы! – с облегчением выдохнула Ирка.
– А газон – нет! – заметила я.
Посреди зеленой лужайки отчетливо темнел аккуратный круг провала.
– Дети, что это? – Ирка поправила очки и присмотрелась.
– Это рюк! – прекратив неинформативный рев, любезно сообщил мамуле Масяня.
– Мы с ним иглали! – подключился к докладу Манюня, отбросив в сторону кривую ветку.
– В горфь!
– Блосали туда мяч!
– И я попар!
– Следствию все ясно, – заключила я. – Затейники открыли канализационный люк и палками загоняли туда свой мячик.
– И загнали. – Ирка подошла к дыре в газоне, заглянула в нее и присвистнула.
– Что? Хана мячику? – Я тоже приблизилась к люку.
– Хорошо, если только мячику, – непонятно пробормотала подружка, опускаясь на колени, чтобы буквально сунуть голову в люк.
В этой позе она сделалась похожа на очень испуганного страуса, и первое впечатление лишь усилилось, когда Ирка вытащила голову из дыры в земле и пристально посмотрела на меня круглыми птичьими глазами.
– Что? – оробела я.