Цыганок
Шрифт:
В ореховых зарослях они поднялись на ноги, пригнулись и отбежали подальше от опасного места. Пораженные увиденным, молча пошли по лесу.
Не шелохнувшись, стояли деревья. Лапы елей гнулись под тяжестью снега. Когда Боженька или Нагибин случайно прикасались к ним, вниз срывался сыпучий, белый водопад. Ветки облегченно взмывали вверх и долго махали вслед людям.
– Вот он!
– тихо сказал Боженька и показал на четко отпечатанный на снегу след, - Я так и думал, что он в эту сторону повернет.
Николай Яковлевич
– Такая петрушка, отец, - наконец сказал он" взяв Боженьку за рукав. Вы идите по следу и, если встретитесь с ним, подсобите, чем можно. Но о наших делах ему ни слова. Присмотритесь к нему со всех сторон. И вот еще что. Не говорите, что видели, как его расстреливали.
– Нагибин поднял воротник.
– Я издали буду идти и наблюдать за вами. Мне пока что попадаться ему на глаза не следует.
– Оно так, конечно, - согласился старик.
– Время теперь такое. Зверь не зверь, а черт ему верь.
Боженька вышел на след и уверенно зашагал между деревьев. Николай Яковлевич, не спуская с него глаз, двинулся следом на приличном расстоянии от него.
Изредка, нарушая тишину, гулко выбивал дробь дятел, тонко и несмело подавала голос синица. Тихо поскрипывал снег под ногами.
Боженька приостановился и нагнулся над следом. Из-под огромной ели выскользнул человек в изодранной военной форме и, зайдя старику за спину, поднял над его головой увесистую суковатую палку.
– Ни с места!
– грозно сказал человек.
– Кто такой будешь?
– Я-то?
– Боженька спокойно выпрямился, повернулся к незнакомцу. Человек я, боженька. И чего ты глядишь на меня, как конь на хомут? Человек я. Да опусти ты свою дубину. Иль на тот свет меня спровадить хочешь? Так я, человече, смерти давно не боюсь. Отжил свое.
– Ты, божий человек, не так прост, как кажешься. Идешь по моему следу, принюхиваешься.
– Незнакомец опустил палку.
– Ты кто есть такой? Откуда?
– Недалече живу, из Лесной я, - невозмутимо ответил старик.
– Иду вот сухостой насмотреть себе на дровишки. Живу один, как горох при дороге. Некому мне дров назапасить. Вот и хожу, собираю сухое.
– Уж больно далековато ты зашел.
Усмешка незнакомца была какой-то неприятной, отталкивающей. Бегающие глаза его настороженно ощупывали старика.
– Далеко, говоришь, зашел?
– спокойно, со вздохом ответил Боженька.
– А я, человече, давно, уж лет тридцать, как лесником служу. Для меня лес, как дом. Я в нем душой отогреваюсь. Отдыхаю от того, что вокруг творится. Часом и сам не замечу, как забреду далеко, потому как мысли разные меня одолевают.
– Старик сделал паузу.
– Ежели, конечно, большой секретности в тебе нету, так может скажешь, кто ты есть сам такой?
– Ты, божий человек, слышал, как стреляли?
– Стрекотало сзади. Теперь стреляют каждый день.
– Это по мне из автоматов поливали.
– Беглец знобко повел плечами.
– Ты бы, папаша, помог мне, а?
– Отчего же не помочь? Вот только чем?
– Может, знаешь, как к верным людям в лесу добраться? А там я уже найду себе занятие. В армии лейтенантом был...
– Ничего мне про это неизвестно. Разговор о них ходит, а где они - бог один знает.
– Вот те на! А еще, говоришь, лесник. Да ты здесь каждый куст знаешь.
– Знать-то я знаю, да проку от этого никакого. Не встречались мне нужные тебе люди.
– Может, у тебя тогда в городе знакомые имеются? Слышал я, там наши также дают немцам прикурить. Мне бы к ним, а?
– Да я, боженька, не знаю таких. Уже сам забыл, когда в том городе был. Нечего мне там делать.
– Ты же советский человек, дед!
– глаза незнакомца зло блеснули.
– Что же мне, здесь подыхать?
– Зачем подыхать? Иль я не христьянин, что брошу тебя в беде? Помочь ближнему - божий наказ. Пойдем ко мне, покормлю чем бог послал. Может, и одежонку какую найду. В этой тебе никак нельзя, сразу узнают, какая ты есть птица. Перебьешься у меня, а там пойдешь искать, что тебе надобно.
– Не веришь ты мне, дед, по глазам вижу, - обиженно сказал беглец и отшвырнул свой сук.
– Ты бы лучше меня к партизанам провел.
– Неужто у тебя уши мхом заросли? Да где же я тебе возьму этих партизан?
– Боженька развел руками.
– А я тебе верю. Зря обижаешься. Как перед богом говорю. Тебя как зовут?
– Иван... Сухов Иван...
– На, одень, Ваня, а то замерзнешь ни за понюшку табака. А тебя, поди, мать ждет не дождется да и невеста скучает?
– Какая там к черту невеста?
Боженька стащил с себя кожушок, остался в овчинной безрукавке.
Сухов, дрожа от холода, долго не мог попасть в рукава. Боженька помог ему, дал чистую тряпицу вытереть окровавленное лицо.
– Пошли, боженька.
– А ты, дед, не продашь меня немцам?
– Я не христопродавец!
– впервые за все время повысил голос Боженька. Ежели ты на меня такую напраслину возводишь, так будь жив-здоров себе.
– Ладно, батя, не сердись, - заискивающе сказал Сухов.
– Ты сам войди в мое положение. Только что от смерти вырвался. Снова к ней в гости попадать нет у меня никакого желания. Пошли, отец, верю я тебе...
Сухов и Боженька, тихо переговариваясь, двинулись в сторону Лесной.
Нагибин поднялся из-за ели, спрятал пистолет в карман и пошел по нетронутому снегу в чащу леса. "Интересная петрушка получилась, - размышлял на ходу Николай Яковлевич.
– Странный он, этот Сухов... Гм-м... До проверки надо его, видимо, подержать на отдалении. Да, на отдалении..."