Цыганок
Шрифт:
– Ти-хо!
– поднял руку гитлеровец и взглянул на солдата.
– Ганс!
Солдат холодными пальцами взял Цыганка за подбородок. Они встретились взглядами.
У Вани перехватило дыхание, острой болью резануло в животе. Казалось, кто-то пырнул его ножом.
По лицу солдата скользнула легкая, едва заметная усмешка. Блеснул золотой зуб.
Солдат смотрел Цыганку в глаза. "Узнал, гад! Ухмыляется... Но почему он молчит?"
– Ну?
– офицер ударил перчаткой по плечу солдата.
– Он?
– Найн.
Офицер
– Показывайт!
Цыганок застонал от боли, затопал по полу ногами. Гитлеровец сорвал с его руки рукавицу.
– О-о! Кто калечил твой рука?
– Кто, кто, - заплакал Ваня.
– Ваши солдаты, вот кто. Я хотел кушать и стащил банку консервов. Они поймали меня, зажали руку дверью...
– Правильно делайт, - усмехнулся офицер.
– Надо за кража рубить вся рука.
Офицер что-то сердито сказал солдату, крутнулся на месте и направился к выходу. У двери остановился, начал натягивать перчатку.
– Полицейский, мы поехаль далеко дерефня. Малшик не выпускайт. Зафтра мы забирайт его. Фы отвечайт свой голофа.
Солдат с золотым зубом шагнул вслед за офицером через порог.
Глухо заворчал мотор. Машина уехала.
Одноглазый сплюнул, повернулся к Цыганку.
– У-у, щенок! Еще не хватало головой за тебя отвечать! И на кой черт ты притащил его сюда, Кондрат?
– Чего горло дерешь?
– огрызнулся конвоир Вани.
– Привел, привел... Дурак был, что привел!
3
На ночь Цыганка поместили в крестьянской хате. Она стояла почти в конце улицы, посреди большого заиндевевшего сада.
Хозяин хаты, одинокий, как понял потом Ваня, сгорбленный старик, с разрешения полицейского Кондрата налил Цыганку горячего борща из кислой капусты, отрезал большую краюху хлеба. Но как ни был голоден Ваня, еда не лезла ему в рот. И все же он немного подкрепился, а потом даже придремнул, сидя за столом.
Одноглазый, который сменил Кондрата, как только переступил порог хаты, сразу же заорал:
– Клим, волчье семя! Лампу давай. Нечего тут карасин экономничать!
Хозяин засуетился, угодливо подставил ему табуретку. Чиркнул спичкой и, сняв с лампы стекло, зажег фитиль. Трепетный огонек осветил огромную фигуру полицейского.
– Может, Тимофеюшка, с морозца чарку желаешь?
– заискивающе спросил Клим.
– Очень, скажу, она удачная у меня вышла. И чистая - что слеза.
– Об чем разговор?
– басом ответил полицейский.
– Неси! Да побольше!
Он сбросил кожух и шапку, повесил их на крюк в стене. Ватняя жилетка едва не трещала на его квадратных плечах. Полицай присел к столу, поставил карабин между ног и оперся на него руками.
Хозяин кинулся в сени, застучал там чем-то и вскоре вернулся с миской соленых огурцов и куском сала. Вытащил из шкафчика бутыль самогонки и две эмалированные кружки. Прижав буханку к груди, начал отрезать толстые душистые ломти.
Сидя на скамье, Ваня рассматривал хату. Лампа освещала часть давно не беленной печи, застекленную
– Так давай выпьем, Тимофеюшка, - сладеньким голоском сказал хозяин. За твое здоровьечко!
Цыганок не узнавал хозяина хаты. Был человек как человек, даже посочувствовал ему. А сейчас готов этому выродку руки целовать.
– Мне за свое здоровье на бога грех обижаться, - зашевелился одноглазый, поднимая кружку.
– Будь, ядрена гнида!
Выпил, схватил огурец и сунул в черную дыру рта. Начал жевать, и борода его дергалась в стороны под громкое, на всю хату чавканье. Огромной ручищей взял бутыль, налил себе полную кружку и, задрав голову, несколькими глотками опорожнил.
– Я, Клим, три дня у дружка на свадьбе гулял, - снова хватаясь за огурец, сказал одноглазый.
– Так ты мне на рассвете баньку истопи. Надо хмель из головы выпарить. Да чтоб банька была как огонь!
– Это, Тимофеюшка, не пранблема, - охотно отозвался хозяин, скребя пальцами седую щетину на лице.
– Эт, нашел про что говорить. Приготовим такую баньку, что и во сне не увидишь.
Ваня прислонился спиной к стене, исподлобья глянул на полицейского. "Если эта горилла утром попрется в баню, то... Елки зеленые, не потянет же он меня с собой. Вот если бы он поручил охранять меня этому старому блюдолизу! Я бы от него как нечего делать драпанул".
Цыганок закрыл глаза. Тяжелый сон сразу же сморил его. Ваня почему-то увидел себя в бане, где стояла такая жара, что нельзя было и продохнуть. Полицай лежал на полке, хрюкал, как кабан, которого щекочут за ухом. Ваня схватил голый, без листьев, веник и изо всей силы начал стегать по квадратной, заросшей волосами спине. "Шпарь, ядрена гнида!
– хохотал одноглазый.
– Сильней, волчье семя!" Нечем дышать. Ваня плеснул холодной водой в лицо. Сразу стало легче. "Теперь можешь мыться сам!
– рявкнул одноглазый.
– Разрешается перед смертью!"
Цыганок с ужасом открыл глаза и увидел перед собой страшное лицо полицейского. Одноглазая горилла подняла руку и, будто забивая гвоздь, ударила Ваню кулаком по лицу.
Что-то треснуло в челюсти. В глазах запрыгали черные и желтые точки. Хотелось закричать. Но Цыганок сдержал крик в горле и сжал зубы.
– Как спалось? Го-го-го!
Онемев от боли, Ваня с ненавистью смотрел на полицая. Одноглазый оборвал смех, приблизил к Цыганку бородатое лицо, дохнул сивушным перегаром. Ваня отвернулся, попытался подняться.