Цыганок
Шрифт:
На сортировочной дудукал рожок - формировали товарняк. Несколько минут назад Ваня узнал у поджарого угрюмого смазчика, что эшелон пойдет через Оболень. "Как раз то, что мне надо, - подумал Цыганок.
– Прицеплюсь на ходу - и будьте здоровы".
Ване не повезло. Добравшись до Шумилина, он, даже не заходя во двор дяди Василя, понял, что здесь ему делать нечего: окна хаты были заколочены горбылями, на искристом снегу от калитки к крыльцу не было ни одного следа.
На два дня Ване дал приют сосед дяди Василя дед Мартын, который жил с невесткой и тремя внуками напротив
Оставаться дольше у деда. Мартына было нельзя. Ваня заметил, что невестка старика, которая в первый день с искренним участием отнеслась к нему - обмыла, перевязала искалеченные пальцы, накормила картофельным супом, - уже назавтра изменилась. Отрезав от зачерствевшей краюхи пять тоненьких ломтиков хлеба, она как бы задумалась. И только потом, со вздохом, отрезала шестой. То же самое было, когда она делила на всех маленький чугунок отварной картошки...
Ваня поднял воротник, спрятался за контейнер и стал ждать. Этой ночью у него созрело решение отправиться в Оболень. На такую мысль, сам того не сознавая, его натолкнул дед Мартын. Вечером, подшивая при свете смолистой лучины стоптанный валенок, он с восхищением рассказывал о каких-то хлопцах, от которых "германец крутится, как жаба на горячих углях". Ваня понял, что в Оболени действует подполье. "Попробую связаться с ребятами, - решил он. Если ничего не получится - буду искать партизан". И вот на рассвете Цыганок осторожно выбрался из хаты деда Мартына и подался на станцию.
Старенький паровоз, тяжело отдуваясь паром, таскал платформы и теплушки.
Не заметив вблизи ничего подозрительного, Ваня подошел ближе к товарняку.
Эшелон дернулся, залязгал буферами и затих. "Сейчас отправится, подумал Цыганок.
– Жаль, что с дедом не попрощался. Надо было хоть записку ему оставить".
– Ты что тут шляешься? А ну-ка пройдем со мной, пацан!
Чья-то рука крепко взяла Ваню выше локтя. Цыганок повернулся. Рядом стоял полицейский...
В комнате было накурено. Трое полицаев сидели за столом. Один из них, горбоносый, вытер ладонью жирные губы, кашлянул в кулак и сурово посмотрел на Ваниного конвоира.
– Кого привел?
– Разве не видишь, - обиженно отозвался полицейский.
– Залил буркалы с утра и...
– Ну-ну! Не твое собачье дело! Я для тебя кто? Начальник. А ты для меня? Тьфу - разотру! Ясно?
Он грязно выругался, подошел к перегородке.
– Ты кто?
– Я? Я... Иван Мануйкин, - вскочил перед ним Ваня.
– Ваня Мануйкин. Я, господин начальник, сирота круглый. У меня мать померла, батя убитый... Я хлебца хочу, дяденька...
– Цыц, щенок! Сиди тут и не рыпайся!
Горбоносый застегнул новый кожух, натянул на голову косматую овчинную шапку и направился к двери. На пороге обернулся и приказал:
– Федос! Позвони в фельджандармерию. Не выпускать, пока из города не приедут опознавать.
Цыганок побелел. "Как он сказал? Опознавать? Тогда крышка. Приедет фельдфебель или Шульц. Кто-кто, а
– с отчаянием подумал Ваня.
– Что же делать? Сам им в лапы... У-у, балда! Надо было сидеть у деда я носа на улицу не показывать. Не выгоняли же меня..."
2
Цыганок сидел за деревянной перегородкой и смотрел в окно. Ему были хорошо видны безлюдная улица и колодец с журавлем. Иногда к колодцу подходили женщины с ведрами, набирали воду.
За заснеженные крыши домов уходило солнце. По улице от заборов и хат потянулись синеватые тени.
У Вани со вчерашнего дня маковой росинки не было во рту. Он проглотил слюну и облизал пересохшие губы. "Может, и не приедут сегодня из города. Внезапный проблеск надежды окрылил его.
– Тогда попробую драпануть. А что? Запросто. Перепрыгну перегородку - и в дверь. Надо только подождать, пока потемнеет. Днем догонят, а в темноте - ищи ветра в поле..."
Цыганок посмотрел на полицейских. Тот, что привел его, сидел возле буржуйки, дымил махоркой и уныло смотрел на огонь. Розовощекий детина и одноглазый сидели за столом и лениво шлепали засаленными картами. Детина ругал какую-то старую Акулину, которая спрятала от него самогонку.
Потрескивали дрова в буржуйке, ровно гудело пламя.
Внезапно игроки за столом перешли на шепот. До Цыганка долетело одно слово - "Сталинград". Лица полицейских вытянулись. "Ишь, как хвосты поджали! Боятся, гады! Подождите, боком вам все вылезет!"
Цыганок глянул в окно. От колодца шла с коромыслом женщина. От солнца вода в ведрах сверкала малиновыми зеркальцами. Ване захотелось пить.
– Дяденьки, дайте воды!
– тихо попросил он.
– Смолы напейся!
– кинул через плечо одноглазый.
– Зачем ты так, - поднялся со скамьи тот, что привел Ваню, и подал кружку с водой.
– Как-никак, а и он человек... Пей, сирота.
– Спасибо вам, дяденька!
– Что же это ты, сирота?
– посочувствовал полицейский.
– Совсем лица на тебе нет.
– Заболел я, - пожаловался Ваня.
По улице шла машина. Вот она мелькнула за окном. Мотор взревел и умолк. Затопали ноги на крыльце.
Вместе с клубами пара в помещение ввалились офицер и солдат. Полицейские вскочили со своих мест, Офицер осмотрелся вокруг, брезгливо поморщился.
– Где есть киндер? Бистро, бистро.
– Вот он, господин офицер!
– подскочил к перегородке одноглазый.
– С утра сидит. У нас надежно, у нас не удерет.
Офицер подошел к Ване, окинул его равнодушным взглядом. Повернулся к солдату, гревшему руки над буржуйкой, махнул кожаной перчаткой.
– Ганс!
Солдат шагнул к перегородке, взялся за барьер. Не поднимая головы, Ваня чувствовал на себе его острый взгляд. Вот немец переступил с ноги на ногу, тихо кашлянул. На полу рядом с солдатскими сапогами появились хромовые.
– Цыганок!
– Это вы у меня спрашиваете?
– Ты Цыганок? Фаня Дорофееф?
– Да что вы, господин офицер! Я Мануйкин. Иван Мануйкин. У меня мамка померла...
– Ваня всхлипнул, опустил голову.
– Я совсем заболел... Отпустите меня отсюда, господин офицер...