Цзянь
Шрифт:
– Все, кто приходит сюда, - сказал он, - думают, что этот юнь линь просто огороженная частичка природы. За многие годы я заметил, что люди не любят, когда я пытаюсь объяснить им элементы техники парковой архитектуры. Он улыбнулся открытости задранного вверх детского личика.
– Все предпочитают верить в совершенство природы.
– Он взял Чжилиня за руку.
– Кроме тебя, конечно.
– Его брови вопросительно поднялись.
– Почему ты не веришь, а?
Чжилинь задумался. Он наблюдал за движениями карпов в прозрачной воде
– Наверное, это потому, дяденька, - ответил он, используя уважительное обращение к старшему, - что я предпочитаю верить в совершенство человеческого ума.
Цзян подивился такому ответу, подумав, что мальчик рассуждает, как взрослый. Причем немногие взрослые среди его знакомых могли бы дать такой ответ.
– Боюсь, - сказал он после небольшой паузы, - что ты, братишка, скоро убедишься, что совершенство - дефицитный товар в этом мире.
Чжилинь протестующе поднял руку.
– Но ваш сад - это само совершенство, дяденька!
Цзян улыбнулся.
– Может быть, в твоих глазах.
– Он ласково стиснул руку мальчика.
– И мне это очень приятно слышать, поверь мне... Но не в моих. Я провел в нем больше времени, чем ты успел прожить на свете. Вероятно, поэтому у нас несколько разное представление о совершенстве.
– Разве вы не ощущаете счастье, бывая здесь?
Цзян опять улыбнулся.
– Счастье порой ощущаю, но удовлетворение - никогда. Между этими двумя состояниями большая разница.
– Он отпустил руку мальчика, поднял камешек и уронил его в пруд. Карп колыхнул плавниками, приняв камешек за пищу, но, когда подплыл и обнаружил обман, снова погрузился в ленивую дремоту.
– Со временем ты поймешь, что жизнь - это непрестанный поиск.
– Поиск совершенства?
– Для некоторых, пожалуй, да. Другие понимают, что совершенство - явление не от мира сего и поэтому недостижимо.
– Значит ли это, что следует прекратить попытки достичь его?
– Полагаю, что нет.
– Тут он предостерегающе поднял палец.
– Но есть люди - вроде меня - которые не хотят стремиться к совершенству.
– Почему?
– Потому что жизнь существует только в движении. Я порой думаю, что смерть - это единственное состояние, допускающее совершенство.
– А как же Будда?
– Я не Будда, - задумчиво ответил Цзян.
– Да и ты тоже, братишка.
– Он как-то сразу погрустнел, будто вспомнив о мраке ночи среди бела дня.
– Ты будешь совершать ошибки, идя по жизни. Все совершают. Но ты все равно иди дальше, учась на своих ошибках. Помни, что дурак не тот, кто совершает ошибки, а тот, кто повторяет их.
Солнце жгло их с высоты. До самого вечера никто из них не проронил больше ни слова, погрузившись в размышления о целях, ради которых этот юнь лши, был создан.
Но лето незаметно перешло в осень, и скоро школьные занятия стали поглощать практически все светлое время
Когда мальчику удалось выкроить свободную минутку и он, пройдя по узкому переулочку, приблизился к заветной калитке, он обнаружил, что она заперта, очень странно, подумал он, и с бьющимся сердцем побежал вдоль забора, чтобы попытаться зайти с парадного подъезда.
Незнакомый человек открыл дверь на стук Чжилиня. На нем были одежды священника местного монастыря.
– Да?
– Извините, дяденька, - сказал Чжилинь, пытаясь проникнуть взглядом внутрь дома в обход его обширного брюха, - но я ищу хозяина этой виллы.
Священник улыбнулся.
– Ты его уже нашел.
Чжилинь удивленно взглянул на него.
– Как так? Я приходил сюда много раз. Я...
– Понятно. Тебе нужен ее прежний владелец.
– Прежний?
Священник кивнул.
– Он был отчаянным игроком, насколько я понимаю. И он проиграл эту виллу чуть ли не в фань тянь23. А потом вилла была приобретена монастырем.
– Он отступил от дверного проема с застенчивой улыбкой, странной на его полном лице.
– Но ты здесь по-прежнему желанный гость. Для пытливого ума в этом саду больше пищи, чем в школе.
Чжилинь был просто потрясен.
– А Цзян?
– грустно спросил он.
– Что с ним стало? Священник пожал плечами.
– Понятия не имею.
– Его круглое лицо снова осветилось улыбкой.
– Так давай зайдем внутрь? Здесь есть что...
*
Но Чжилинь уже мчался по пыльной улице. Какая-то собака увязалась за ним и с лаем гналась по пятам.
Несмотря на все свои старания, он так и не смог найти Цзяна. Может, это и к лучшему. Цзян был частью этого замечательного сада, и в памяти Чжилиня он так и остался среди своих ирисов и олеандров, под сенью бамбука и лимонного дерева. У него было худое лицо и высокий лоб философа, но под ногтями его навеки поселилась бурая земля, которую он возделывал с таким тщанием. Колени на его брюках были всегда грязны от влажной почвы.
Ребенком Чжилинь жалел, что не унес с собой чего-либо осязаемого, хотя бы камешка, вроде того, что Цзян однажды на его глазах уронил в пруд, - на память об этом удивительном месте. Когда он подрос, то перестал жалеть. То, что Цзян заложил в своем саду, должно остаться там, - вплоть до камешка. Чжилинь унес с собой из сады нечто более ценное, чем глупые реликвии детства: он унес мировоззрение.
Семена этого мировоззрения запали в его душу через попытки понять идею, заложенную Цзяном в его творении. Этот человек так мастерски использовал язык парковой архитектуры для передачи чего-то более важного, чем просто иллюзия. Вот этого-то большинство людей и не могло понять, и они разочаровывались, когда Цзян пытался раскрыть им секреты своего мастерства.