Д'Арманьяки

Бриньон Луи

– Я хочу выслушать тебя, Ги, – граф, привыкший делить всё со своим другом, невесело. посмотрел на него, – что ты обо всём этом думаешь?

Ги де Монтегю поджал губы, сосредоточенно размышляя.

– Если письмо правдиво, – после короткого молчания заговорил Ги де Монтегю, – тут и думать не о чем. Убийца должен понести заслуженное наказание.

– Оно правдиво, – уверенно заговорил граф д'Арманьяк, – посуди сам, кто ещё кроме герцога Бургундского способен на убийство герцога Орлеанского? Лишь один обладает достаточной властью и силой для того, чтобы думать, что это убийство сойдёт ему с рук. К тому же ни для кого не секрет, что мы давно враждуем с Бургундией. И последнее обстоятельство – герцог Орлеанский был помехой для герцога Бургундского, который только

и мечтает заполучить регентство и стать единоличным правителем во Франции.

– Всё сходится, – не мог не согласиться Монтегю, – и теперь, когда герцога Орлеанского больше нет, а король представляет собой весьма жалкое зрелище – путь для герцога Бургундского свободен…

– Если мы не помешаем!

Слова графа вызвали у Монтегю понимающую улыбку.

– Сто рыцарей достаточно?

– Достаточно! Через два дня отправляемся в Париж. Я заставлю всех признать герцога Бургундского – убийцей и потребую наказания для него, – граф выдержал паузу и продолжил более мрачным голосом, – ну а если меня не поддержат… будет война. Я не оставлю это убийство безнаказанным.

Филипп почти закончил обедать, когда в столовую вошёл его отец. Филипп редко видел отца с таким мрачным выражением лица. Он заметил вопросительно-испуганный взгляд матери, направленный на отца.

– Послезавтра отправляемся в Париж, – коротко сообщил граф и, повернувшись, вышел.

Не говоря ни слова, графиня д'Арманьяк встала со своего места из-за стола и пошла вслед за мужем. Филипп остался в одиночестве. Мысль о том, что он скоро отправится в Париж со своим отцом, наполнила мальчика гордостью. Ему не терпелось поделиться этой новостью со своими друзьями. Филипп выбежал из столовой в большой холл замка, а оттуда бросился во двор. За то короткое время, что он обедал, обстановка резко изменилась. По двору в спешке сновали слуги. Рыцари, бросив тренировку, о чём-то горячо спорили. Всюду вокруг Филиппа царила суматоха. Филипп побежал к конюшне. Первое, что бросилось ему в глаза, были конюхи, которые несли мешки с овсом. Филипп подпрыгнул от радости, увидев это. Значит, отец не шутил. Они действительно отправляются в Париж. Усиленное питание коней – верный признак скорого отъезда. Филипп забежал в конюшню и, пройдя мимо длинного ряда могучих боевых коней, которые внушали ему неподотчётный страх, вывел из стойла невысокую кобылицу рыжеватого оттенка. Через несколько минут он уже покидал стены замка. Стража, привыкшая к его поездкам, проводила его молчаливыми взглядами.

Филипп, едва переехав через перекидной мост, тронул лошадь лёгкой рысью. Он с весьма важным видом ехал по маленьким улочкам Осера. Проезжая мимо харчевни, он степенно, подражая отцу, кивнул группе горожан, которые встретили его появление поклонами. Горожане любили наследника д'Арманьяков. Всюду по пути он встречал благожелательность и добрые улыбки горожан Осера. Миновав церковь «святого Франциска», Филипп выехал к городскому рынку. Вокруг него царила суета. Здесь продавали всё, что только можно было приобрести во Франции. Привязав лошадь к жерди, прислоненной у стены, Филипп подтянул штаны и направился к длинному ряду торговых лавок, возле которых сновали горожане. В воздухе раздавались брань и ругань. Слышны были громкие споры. Одним словом, торговля шла вовсю. Филипп миновал прилавки с одеждой, при этом поминутно оглядываясь по сторонам, словно ища кого-то. И тут его внимание привлёк безногий калека. Он лежал на голой земле, голова была прислонена к стене. В руках у калеки был кинжал, который он протягивал каждому прохожему с протяжной мольбой:

– Купите кинжал! С голоду помираю!

Филипп подошёл к калеке и, пошарив в кармане, вытащил все медные монеты, которые у него были.

– Бери, – Филипп протянул горсть медных монет калеке, – бери и купи себе еды.

Филипп высыпал горсть монет в подставленные ладони калеки, которые дрожали, то ли от волнения, то ли от радости. И собирался было уходить, но калека схватил его за руку.

– Возьми нож, милосердный д'Арманьяк, – калека второй рукой протягивал Филиппу длинный кинжал.

Филипп удивлённо воззрился на калеку.

– Ты меня знаешь?

– Лишь д'Арманьяк способен дать нищему калеке богатство, когда тот просит всего лишь куска хлеба, – послышался ответ калеки, – возьми кинжал, и пусть он обережет тебя в минуту опасности, как сегодня спас меня ты от голодной смерти.

В глазах калеки было столько мольбы, что Филипп молча принял кинжал и, не рассматривая, сунул за полу кафтана.

– Филипп! – внезапно раздался громкий крик за его спиной.

Филипп резко обернулся. При виде двух мальчиков его возраста он приветливо помахал им рукой. Он направился к ним, и вскоре все трое весело болтали, не замечая, что загородили проход, и покупателям, чтобы пробраться к прилавкам, приходится их обходить.

Немного поболтав, к огромному облегчению продавцов они освободили проход, направляясь к лошади Филиппа. Филипп сел первым на лошадь. Вслед за ним сели оба его друга и так втроём они двинулись в путь. Только им одним известным путём они вскоре выехали из города, держа путь к видневшемуся невдалеке Бретюнскому лесу. Вдоль края вилась дорога на Париж. Ничуть не пугаясь того, что густые ряды деревьев тянутся почти к облакам, мальчики смело въехали под их густую тень. Ряды деревьев были настолько густы, что почти не пропускали ярких солнечных лучей. Лишь лёгкий ветерок шевелил их ветви. По едва заметной тропинке мальчики ехали по лесу в полной тишине. Тропинка временами петляла, но, похоже, мальчики знали, куда надо ехать. Более двух часов они ехали по лесу, когда наконец показались развалины старого монастыря с единственным оставшимся в целости крестом на одной из разрушенных башен. Филипп уверенной рукой направил лошадь, огибая развалины с левой стороны. Едва они оказались у западной полуразрушенной стены, их взгляду открылось маленькое озеро. На берегу озера горел костёр, возле которого сидели два мальчика. Завидев их, они принялись махать руками и кричать:

– Филипп! Одо! Антуан!

В ответ с лошади Филиппа раздалось ответное приветствие.

– Таньги! Гийом!

Через мгновение все пятеро мальчишек обнимались, шумно хлопая друг друга по плечам. В воздухе зазвенел мальчишеский смех. Едва первое впечатление прошло, мальчишки чинно расселись вокруг костра, как видимо делали не раз, сбегая из дома, и между ними завязался оживлённый разговор. Первым заговорил Филипп.

– У меня есть такие новости, не поверите, – возбуждённо рассказывал Филипп своим друзьям, – отец направляется в Париж и меня с собой берёт. Я увижу короля и королеву, говорят, она очень красивая, – добавил Филипп, подразумевая королеву.

– И ещё она развратная, – добавил худенький мальчик с горбинкой на носу, Таньги дю Шастель, – я сам слышал как наш кюре это орал.

– Кюре как выпьет, так всех развратниками и богохульниками называет, но королева достойна уважения, хотя и не стоит того. Так говорит мой отец, – важно заметил Филипп.

– А ты надолго уедешь, Филипп? – спросил Одо де Вуален. Он из всех пятерых был самого маленького роста, и поэтому всегда становился на носки, находясь рядом со своими друзьями.

– Надолго, – важно ответил Филипп, который на самом деле и понятия не имел, что ответить на этот вопрос, – может, на несколько лет, а может, и больше, – добавил он для пущей важности.

– Но ты ведь обещал, – закричал Антуан де Вандом. Он был одного роста с Филиппом, но немного полнее него.

– Да, ты обещал, – повторил Гийом Ле Крусто, самый высокий из всех, с бледным лицом.

– Ты обещал, обещал, – мальчики со всех сторон набросились на Филиппа.

– Хорошо, хорошо, – Филипп замахал руками, отбиваясь от назойливости своих друзей, – я обещал и, как человек чести, – выполню своё обещание.

– На колени, – скомандовал Филипп.

Все четверо бросились на колени и устремили торжественные взгляды на Филиппа. Филипп поднял с земли ветку и подошёл к первому из четырёх коленопреклонённых мальчиков. Возникла короткая тишина. Все пятеро мальчиков осознавали торжественность момента. С важностью, которой, несомненно, позавидовал бы и сам граф д'Арманьяк, Филипп начал говорить.