Д'Арманьяки
Шрифт:
Месса герцога Орлеанского длилась около двух часов. В полной тишине звучал монотонный ровный голос архиепископа, призывающего принять в свою обитель одного из лучших сынов его. Архиепископ перечислял добрые дела покойного, его достоинства, называл герцога Орлеанского, что вызвало незаметную усмешку у некоторых присутствующих из числа высшей знати. Лицо королевы Франции закрывала чёрная вуаль. Во время мессы она не раз подносила платок к глазам, и трудно было разобрать, искренне ли она печалится о смерти кузена или все её действия всего лишь игра.
Архиепископ закончил мессу. Хор молодых мальчиков –
– Прошу прощения за то, что прерываю мессу, – в полной тишине негромко заговорил граф, – я делаю это, отнюдь, не из неуважения к праху покойного, а единственно из желания воздать заслуженную кару убийце герцога Орлеанского. Всем вам известно, как был убит герцог Орлеанский. Его зарезали и бросили на улице, словно бездомного нищего. Подлое убийство должно быть справедливо наказано! И сейчас, здесь, перед прахом покойного герцога Орлеанского, я требую от имени его супруги, от своего имени, от имени его друзей и родственников покойного и от имени тех, кто дорожит своей честью, – наказать убийцу! Имя этого человека вам всем хорошо знакомо, – граф д'Арманьяк выдержал небольшую паузу и с уверенной непоколебимостью закончил, – убийца – герцог Бургундский!
Речь графа произвела ошеломляющее впечатление на присутствующих. Лёгкие вздохи перемешивались с растерянными взглядами, которыми присутствующие обменивались друг с другом. Взгляды и вздохи, и больше ничего. Молчание затягивалось, а никто ни единого слова не вымолвил в осуждение герцога Бургундского. Едва глаза графа останавливались на ком-нибудь, тот поспешно отводил взгляд в сторону. Граф повернулся к королеве, но она сделала вид, будто всё её внимание поглощено платком, который она теребила в руках. Молчание могло означать одно. Никто не хочет иметь такого могущественного врага, как герцог Бургундский. Следовательно, не было больше смысла в ожидании. Граф д'Арманьяк остался в полном одиночестве.
С нескрываемым презрением он посмотрел на королеву, а потом обвёл взглядом присутствующую знать. Его голос зазвучал под стать взгляду:
– А я и не подозревал, что нахожусь в обществе трусов. Я накажу убийцу или умру, слово чести д'Арманьяка.
Едва снова зазвучали слова молитвы, как возле графа раздался едва слышный шёпот:
– Сегодня вы нажили себе много врагов!
Граф едва заметно повернул голову в сторону безмятежно стоявшего епископа Мелеструа.
Тело покойного герцога Орлеанского поместили в усыпальнице Сен-Дени, рядом с телом его отца – Карла V. Во время этой церемонии королева встала рядом с графом д'Арманьяком и герцогиней Орлеанской, желая подчеркнуть, что она поддерживает его в тяжёлые времена. Но королева молчала, когда следовало заклеймить убийцу, и тем самым встала на сторону герцога Бургундского. Вызов, хотя и молчаливый, был ею брошен. И граф, как всегда, резко ответил на вызов. Над сводами усыпальницы прозвучал громкий, отчётливый голос графа д'Арманьяка:
– Я чувствую себя оскорблённым, когда рядом со мной стоит шлюха!
Королева сильно вздрогнула. В мгновенье все вокруг замерли, услышав столь неприкрытое оскорбление. Слова графа могли означать только одно – он объявил войну герцогу Бургундскому и всем тем, кто его покрывает. Все это отчётливо понимали.
Через несколько дней после похорон герцога Орлеанского, у калитки, через которую имел обыкновение проходить во дворец Барбет – покойный, поздней ночью состоялась встреча Гилберта де Лануа и Николя Фламеля.
– Послание? – коротко спросил Гилберт де Лануа. Николя Фламель молча передал ему свиток. Гилберт де Лануа сунул его за пояс и, не прощаясь, вскочил на коня. От Николя Фламеля Гилберт де Лануа отправился к мэтру Кабошу на улицу Мясников. Привязав коня возле дома, он восемь раз постучал в дверь. Дверь открыл сам мэтр Кабош, держащий в руке свечу. Гилберт де Лануа последовал за Кабошом в одну из комнат в доме. Когда они вошли в комнату, мэтр Кабош запер дверь. Он поставил свечу на стол, рядом с горящим светильником, и сел напротив Гилберта де Лануа.
– Как обстоят дела, брат мой?
– Плохо, – признался Кабош, – мы пытаемся настроить горожан против д'Арманьяков, но эти сволочи ничего не хотят слушать. После того, как зарезали нашего герцога, все словно взбесились. Подавай им бургундцев. Этих прикончат без уговоров.
– Следует изменить положение в обратную сторону!
– Легко сказать, – Кабош почесал лысую голову, – попробовали бы сами походить, послушать, что они говорят про бургундцев. А тут ещё слух пошёл, будто граф д'Арманьяк королеву шлюхой назвал. Так они после этого и вовсе готовы его на руках носить. Нет! Ничего не выйдет!
– Любой вопрос можно решить, следует лишь напрячь ум!
Кабош разозлился.
– Ну если вы такой умный, сами и решайте. Говорю вам, не получится, значит, не получится. Я сам горожанин. Возглавляю гильдию мясников, меня все уважают, не то что вас или другую знать. Но всё одно не хотят слушать. Уж если кто из нас вобьёт себе что в голову – это криком не выбьешь.
Некоторое время Гилберт де Лануа напряжённо размышлял, разглядывая мерцающее пламя свечи.
– Отец Вальдес будет недоволен, – наконец произнёс он. Кабош побледнел, услышав эти слова.
– Я всё, что угодно, сделаю во имя ордена и отца Вальдеса, но как мне уговорить целый город восстать против д'Арманьяков?
– Я помогу!
– Поможете? – недоверчиво переспросил Кабош.
– Помогу, – подтвердил Гилберт де Лануа, в голове которого внезапно созрел дьявольский план, – есть люди, которые известны всему Парижу и пользуются уважением горожан?
– Я!
– Мы выберем кого-нибудь из уважаемых горожан и убьём его, – пояснил свою мысль Гилберт де Лануа.
– Зачем? – не понял Кабош.
– Обвиним в преступлении д'Арманьяков и заставим город пойти против них.
– А если они не поверят?
– Предоставь это мне. Твоя задача – наметить жертву и в нужный момент убить её!
– В таких делах я мастер, – хихикнул Кабош, – есть у меня на примете кое-кто, денег взаймы у него взял на прошлой неделе.
– Раз мы всё решили, – Гилберт де Лануа поднялся со своего места, – готовьтесь и ждите сигнала к нападению.
Кабош проводил его обратно до двери.
– Во имя Анатаса! – Гилберт де Лануа поднял вверх три пальца.