Д'Арманьяки
Шрифт:
– Бегаешь по всему замку и требуешь от всех, чтобы они ничем не показывали, что графиня здесь чужая, а сам… И ещё. Тебе следует знать, что твоя супруга отдала свои платья прислуге.
– Почему? – не мог понять Филипп.
– Все они были пурпурного цвета. Твоя супруга понимает, что, надев их, оскорбит тебя, поэтому и не стала носить.
– Проклятье, – вырвалось у Филиппа, – она слишком хороша для меня.
– Это ты для неё слишком плох, – шутливо заметил Капелюш.
– Надо заказать для неё десяток красивых платьев, – начал было Филипп, но увидев, что Капелюш улыбается, осёкся, – что, и это я говорил?
– Нет, просто я подумал об этом раньше тебя!
– Пойду лучше спать, – вздохнул Филипп, – сегодня точно неудачный день.
Филипп
– Вы хотели меня видеть?
Вопрос Луизы не сразу дошёл до Филиппа.
– Хотел, – не сразу ответил Филипп, не сводя взгляда с её глаз.
– Могу я узнать причину?
– Что? Ах, да, причину… я её забыл, – чистосердечно признался Филипп и сразу после этого впервые услышал чистый смех Луизы. Её смех напоминал звон маленьких колокольчиков. Филиппа он буквально очаровал.
– Наверное, мне стоит прийти позже, вернее, утром… когда я вспомню, – голос Филиппа звучал весьма нерешительно.
– Как пожелаете!
Филиппу не оставалось ничего больше как уйти. Луиза закрыла за собой дверь и, сбросив одежду, залезла под одеяло к Шарлотте.
– Ты заметила, как глупо выглядел твой супруг, – зевая, заметила Шарлотта, – у меня такое чувство, что ещё немного, и он влюбится в тебя!
– Он влюблен в другую!
– А почему голос полон грусти? – Шарлотта оперлась на локоть, глядя сверху вниз в глаза Луизы. У тебя очень странно блестят глаза, – с подозрением заметила Шарлотта, – уж не страдаешь ли ты часом тем недугом, что я приписала графу?
– Ты ошибаешься, Шарлотта, я отношусь к графу как к брату!
– Как к брату? – Шарлотта хмыкнула, видя, что Луиза не решается посмотреть ей в глаза, – кого ты пытаешься обмануть? Я тебя знаю с детства и видела, как ты смотришь на брата. Сейчас у тебя другой взгляд. Признавайся своей лучшей подруге…
– Что бы я ни чувствовала к графу, не имеет значения. Он относится ко мне как к сестре. Поэтому выбрось все эти мысли из головы и спи, – Луиза отвернулась от Шарлотты и закрыла глаза, делая вид, что засыпает.
– К сестре, к сестре, – ворчала, ворочаясь Шарлотта, – насколько я знаю графа, на монаха он точно не похож. Как можно не замечать такую красавицу, тем более свою супругу, которую он может затащить в любую минуту в постель.
– Шарлотта, – Луиза аж села в постели от возмущения.
– Молчу, молчу, но будь я на его месте, ты точно здесь не спала бы… всё, всё, больше не буду, – Шарлотта наконец угомонилась и очень скоро заснула, в отличие от Луизы. Она повернулась спиной к Шарлотте и задумалась о своей жизни. Могла ли она себе представить, что, слыша многочисленные рассказы в детстве о кровных врагах отца – арманьяках, сама станет одной из них. Какая жизнь ждала её, стань она герцогиней Бедфорд? Луиза не могла ответить на этот вопрос. Она могла лишь предположить, что в лучшем случае провела бы остаток жизни подле королевы Англии, ведя спокойную придворную жизнь. И пока она вела бы спокойную жизнь в Англии, арманьяки и её родные по-прежнему убивали бы друг друга. Луиза приняла предложение графа вовсе не потому, что, узнав о его страданиях, почувствовала в нём частичку самой себя. И вовсе не потому, что она почувствовала почти непреодолимое влечение к нему, когда взглянула по-новому на происходящее. Она не надеялась на собственное счастье, она надеялась остановить вражду, дать покой кланам, которые враждовали последние сто лет. Задача непосильная для юной, 16-летней, Луизы, но она надеялась. Надеялась, что сумеет остановить вражду. И если раньше она с непоколебимой твёрдостью была убеждена в том, что вина за кровопролитие целиком ложится на арманьяков, то за последние дни изменила своё мнение. Да и поведение графа, которого она знала лишь как кровожадного и яростного убийцу, доставляло ей огромную радость, ибо понимала, что ошибалась. Графа сделал таким её отец. Ну что ж, её долг состоит в том, чтобы попытаться исправить это. Что ж она могла сказать о своём супруге? – Луиза улыбнулась, вспомнив, с какой подозрительностью смотрел граф на слуг и как потом, думая, что она ушла, несколько раз повторял всем, с каким уважением они должны относиться к графине. Она не могла не заметить, что он беспокоился о ней. Он старался оградить её от той ненависти, которую все в этом городе питали ко всему, что имело отношение к её отцу. Луиза не знала, как поведёт себя в дальнейшем граф, но не сомневалась, что будет на его стороне. И неважно, что он станет предпринимать. Их судьбы связаны навеки. Она всегда будет помнить о том, что он её супруг. Пусть он убивает её родных, она и слова не вымолвит. Она будет страдать молча. Пусть он любит другую и даст ей чувство, которого она будет лишена. «Пусть, я и это вынесу без единого слова упрёка, – думала Луиза, – да и какое я имею право претендовать на любовь, когда должна быть благодарна за то, что он дал мне своё имя, хотя мог оставить меня умирать в монастыре». Луиза ещё долго ворочалась в постели, прежде чем уснула.
На следующий день, ближе к полудню, Жорж де Крусто и Одо де Вуален сидели в большом зале замка за столом и дожидались Филиппа. В это время по установившемуся порядку они обсуждали повседневные дела. Так как Филипп отсутствовал, они стали ждать, развалившись в креслах и изредка перебрасываясь между собой отдельными фразами. Они ждали около четверти часа, когда услышали весёлый голос Таньги:
– Клянусь памятью нашей доброй королевы, я был уверен, что найду вас здесь!
– Таньги!
Жорж де Крусто и Одо де Вуален поднялись со своих мест и вскоре обнимались со своим другом, от души похлопывая его по плечу.
– Чёрт бы вас побрал, – продолжал весело говорить Таньги, – я только и слышу о ваших подвигах. Все только и говорят об арманьяках. Принимая во внимание, что меня никак не вспоминают в этих разговорах, я считаю просто необходимым участвовать во всех последующих кампаниях. И не пытайтесь возражать.
– А как же дофин? – смеясь, спросил Одо де Вуален, – неужто он отпустит своего любимчика?
– Дофин завёл новых друзей, которые только и знают, что расстилаются перед ним, как прежде делали это перед герцогом Бургундским. К тому же Карл в последнее время стал чересчур раздражительным и часто бросает на меня угрожающие взгляды.
– Бедняга, – засмеялся Де Вуален, имея в виду дофина, – находиться рядом с тобой столько времени – вряд ли кто-либо способен вынести такое.
– Иными словами, мне не следует долго задерживаться в Осере? – спросил Таньги, и все трое от души расхохотались.
– А где Филипп? – спросил, не переставая смеяться, Таньги, – у меня к нему послание от дофина и ещё очень нежное и трогательное письмо от герцогини Мендос, – Жорж де Крусто закашлялся, делая знаки Таньги, чтобы он замолчал, но тот не обратил внимания и весело продолжал: – Бедняжка совсем измучилась и только и ждёт, когда увидит его. Весь Бурж знает о том, что герцогиня без памяти влюблена в графа Арманьяка и ждёт, что сразу после бракосочетания дофина он увидит ещё одну свадьбу, – тут Таньги запнулся, потому что знаки, которые подавали ему оба друга, стали слишком очевидными. Таньги обернулся назад и обомлел. В нескольких шагах от него стояла юная девушка с белокурыми волосами и удивительно светлыми зелеными глазами. Таньги был очарован её красотой и невольно залюбовался.
– Сударыня, – Таньги наконец обрёл дар речи и поклонился, – счастье, что герцогиня Мендос вас не видит. Я и не подозревал, что в Осере обитает прелестнейшая из женщин. Надеюсь, вы представите меня? – вопрос был адресован его друзьям.
Одо де Вуален встал немного впереди Таньги и с непонятной для него улыбкой произнёс:
– Миледи, счастлив представить вам моего друга, Таньги дю Шастель!
Таньги поклонился.
– Сударь, счастлив вам представить графиню Арманьяк!
Луиза со слегка побледневшим лицом наклонила голову.