Д'эволюция

Бушлатов Денис Анатольевич

Господи, до чего же страшно жить! Простое существование ужасно, дыхание — кошмарный сон, работа сердца — вечная пытка. Кожа шелушится на пальце — она порезалась несколько дней тому назад… Кожа сходит…с ее сына тоже сходит кожа, тело теряет искусственные краски, бледнеет, наливается соком смерти..

Она тряхнула головой, отгоняя видение прочь. За окном смеркалось. Уже зажглись редкие фонари. Свет угасающего дня саваном окутал комнату. Анна хотела было встать с кресла, ведь необходимо было… Впрочем, особой необходимости не было ровным счетом ни в чем. Сидеть так, в свете мервого

заката, полузакрыв глаза, можно было вечно. Она не горевала, нет, ее мысль ушла глубже, гораздо глубже горя, туда где безысходность канонизируется, умирание чествуется.

Анна не противилась сонливости, нахлынувшей на нее. Наоборот, она приветствовала это состояние, столь схожее со смертью, стремилась проникнуть в него как можно глубже, быть может так глубоко, чтобы никто не смог вывести ее обратно.

Она сидела, скрючившись в любимом кресле, проваливаясь во тьму. Предметы вокруг сливались с сумраком, теряли объем, воздух наполнялся чернотой, безликая мгла проникала в тело, обволакивала, холодным одеялом укутывала, веревками…веревками…

«…опутан ее сын, с ног до головы прозрачной паутиной, светится в темноте тело его нетленный образ муки кара небесная земля давит не дает дышать держит крепко сжимает крышка не поднять губы не разлепить кричит смертным криком исходит бьется неживой плотью закисает куски безглазые черви белые белесые жирные насосавшиеся голодные голодные…»

Сон завораживал, шептал. Тьма обещала…. Она спала…не спала…холодно….

Анна поснулась от пронизывающего до костей холода, наполнившего комнату. Зябко потянувшись, открыла глаза навстречу залитой лунным светом комнате и…

…начала кричать истошно, надрывно заходиться в набирающем силу вое. Тело выгнулось в судороге, щелкнули суставы на мгновенно застывших руках и ногах, пальцы вытянулись вперед, зубы свело. Челюсти медленно закрывались, в тисках жестокой холодной силы, крик, сквозь стиснутые зубы выходлил комками, животными хрипами.

Она пыталась отвести глаза и не могла.

Посреди комнаты стоял Алеша. Алеша, с землей в волосах, с пустыми потекшими глазами. Алеша, румяна на щеках которого уступили место смертной синеве, губы которого сползли со рта, клочьями сырого мяса, свисая с лица. Алеша, одетый в пиджак маленького бизнесмена, с гастуком набекрень и оторвавшимися пуговицами, с рубашкой, выбившейся из брюк, покрытой черными пятнами, черными пятнами покрыта рубашка, брюки мятые, в чем-…в чем его брючки, господи в чем его ноги в чем….

Ее сын смотрел на нее белыми рыбьими глазами, исторгая из себя клубы ледяной вони. Смотрел без выражения, стоя в нелепой позе, будто тело его было бескостным, готовым рассыпаться в любой момент.

Его рот, разорванными губами потянулся вверх, вниз, нижняя челюсть открылась с влажным шлепком. Изо рта посыпались «черви»желто-черные куски чего-то, мокрого, сального. Рот его продолжал раскрываться, шире, еще шире, нижняя челюсть вывернулась, с хрустом ушла вниз. Лицо Алеши потекло каплями воска, кожа забурлила, натянулась барабаном, рот раскрылся до невозможных пределов…

Он издал….звук….

стоя в той же несуразной позе, не сдвинувшись ни на миллиметр, с невообразимо разверстым ртом, он издал…звук…будто отрыгивал что-то…. Изо рта его с бульканьем хлынул поток розовых толстых червей в облаке черной жижи. Лицо его словно взорвалось шевелящейся массой слизких тел, мгновенно покрывших пол вокруг него. Исторгая из себя гниль, он булькал, словно пытался говорить… И не изо рта, но откуда то изнутри, из живота его, будто бы в смерти он приобрел навыки чревовещателя, булькаюзщие звуки сложившись в слова, вытолкнули крик, сплошной ненавидящий вопль, наполненный ядом:

— ТЫЫЫЫЫЫЫИИИИИИИИИ СВЯЯЯЯЯААААЗАААЛАААА МНЕЕЕЕЕЕЕ РУУУУКИИИИИИИИИИИИ!!!!!!!!!!!!!! — вопило то, что было еще недавно ее сыном, — СВЯЯЯЯЯААААЗААААЛАААА МНЕЕЕЕЕ НОГИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИ!!!!!!!!!!!!!!!! МНЕ БОООООЛЬНООООООООООООО!!!!!!!!!!!!!

Она скорчилась в кресле, тихонько поскуливая. Черви, рекою исторгаемые из пасти Алеши теперь устремились к ней, карабкались по ее щиколоткам, заползали в складки платья. Анну била непрерывная дрожь, глаза остекленели, тело корчилось и опадало безвольным манекеном.

Существо посреди комнаты продолжало сверлить ее рыбьими глазами, постепенно теряя четкость очертаний, расстворяясь в лунном свете. Утихали и клокочущие звуки, исходящие из его нутра. Черви, обильно покрывавшие ноги Анны темнели и распадались, хлопьями пепла слетали вниз и исчезали в беспощадном свете луны. — развяяяааааажииииииии!!!!!!!!!!! — донеслось до Анны и призрак исчез.

Некоторое время, она сидела в кресле, не в силах шелохнуться. Пальцы изо всех сил вцепились в подлокотники, сердце бухало, сотрясая все тело, крупные капли пота стекали по лицу. Она стиснула зубы, изо всех сил, до скрипа, не мигая вперила взгляд в то место, где недавно стоял ее сын, а теперь лишь пыль лениво плавала в лунном столбе. Скрюченой птичьей лапой потянулась к настольной лампе, кулаком рубанула по выключателю наполнив комнату рассеянным электрическим светом.

«На полу что-то лежало».

«Едим»

«Белые безглазые прожорливые»

«Едим»

Что-то проскользнулло в приоткрыввшуюся дверь между мирами и осталось на полу. Нечто оставило свою визитную карточку. Нечто…плохое.

Анна затекшими ногами нащупала пол, нетвердо встала с кресла и приблизилась вплотную к тому месту, где минуту назад стоял призрак ее сына. Наклонилась, неловко потянулась к полу, где

«Земля родит земля родит земля…»

лежал маленький темно-коричневый комок и подняла его с пола.

Поднесла к глазам.

Ее бросило вперед. Коленями, она ударилась о паркетный пол, взвыв от боли, спазм подступил к горлу черная желчь потоком вырвалась изо рта. Бессильно мыча и отхаркиваясь, Анна стояла на коленях перед лужей своей рвоты, сжимая в руках пропитанный вязким гноем ватный тампон, что выпал изо рта ее сына.

«Едим. Жрем»