Д'эволюция
Шрифт:
— Не понимаю даже о чем ты говоришь… — фальшиво кипятился Евгений Степанович, заливаясь краской.
— Все это нужно прекратить! Перед детьми совестно! Как подросток прыщавый, ей богу!
— Что такое? — заискивающе лебезил старичок. Штаны его при этом предательски надувались в районе ширинки.
— Значит так! Не хочешь к доктору обращаться-дело твое, но семью позорить перестань! Давай, лучше по старинке, раз на то пошло.
И, привалившись к нему дряблым своим венозным телом, она принялась задирать подол халата.
— Давай же, Женек, давай! — пыхтела Марфа, елозя по лицу его жирными губами, — Как
К сожалению, как в молодости Евгений Степанович не хотел, а посему и не мог. Семяизвержения его носили регулярный и мотивированный характер, однако вызваны были вовсе не жаждой женского тела, а желанием, чудовищным и непостижимым, что поселившись единожды в его сознании, не оставляло его боле ни на секунду.
Дело в том, что Евгений Степанович, с самого начала вышеописанного «казуса», в мыслях своих видел Марфу, как она есть, одетую в старый ее халат, однако без панталон, сидящую у него на лице, в самой что ни на есть тесной близости. И не просто сидящую, а, пардон, справляющую большую свою нужду прямо ему, Евгению Степановичу, на выдающийся, крючковатый нос. Он при этом, всенепременнейше мнил себя в деловом костюме, да при галстуке.
Просыпаясь по утру с этой мыслью, он отходил ко сну с нею же, каждодневно страдая от оргазма..
Просто так, заняться с Марфой стариковским непотребством он не желал, ибо нечто черное, гадкое и голодное, в глубине его сознания, просило исключительно одного.
Постепенно, посредством сублимации, Евгений Степанович, узрел возбуждающие факторы не только в жене, за которой с некоторых пор подглядывал каждый раз, когда она справляла свои естественные физиологические потребности, но и в своем костюме. Так, по утрам, он стал появляться за столом к завтраку, исключительно при параде, с красным лицом, глазами навыкате и мощной эрекцией. Пялясь на седую, полную жену, он нелепо шутил и то и дело оглядывался, словно представляя себе, что все уже ВСЕ ПРО НЕГО ЗНАЮТ. Поллюции его участились-теперь он пропадал в туалете часами, совершенно забыв и о стариковской привычке посидеть на завалинке и неизменном полуденном сне. Все чаще, ошалевшая Марфа, слышала доносящиеся из туалета утробные звуки, а когда однажды ночью, проснувшись, обнаружила старика, лежащим на полу, в галстуке и жалобно поскуливающим, окончательно уверилась в том, что муж ее сошел с ума.
Отпрыски Мазуров постепенно перестали посещать чудаковатого дедушку, соседи уж не заходили на чаек как прежде, даже окрестные кошки не жаловали Марфу, когда она выходила поутру в магазин.
Развязка наступила неожиданно и скоро.
Как-то ранним воскресным утром, Евгений Степанович вышел к столу в пижаме, что в последнее время было для него нехарактерно, и веселым, приветливым голосом, сообщил, что чувствует себя превосходно. Бросив подозрительный взгляд на пижамные штаны мужа, Марфа не обнаружила и следа былой эрекции (ах, если б она знала, что хитрый старик примотал свой неугомонный орган к ноге изолентой!). В честь своего выздоровления, Евгений Степанович, предложил жене приготовить праздничный ужин, и пригласить на него все семейство. С радостью, старушка согласилась.
К вечеру собрались гости. Артем, сын Мазуров, пришел не один, но с рыхлой своей женою и дочкой Дуняшей. Брат Евгения Степановича, Борис Степанович, человек большого ума, также прибыл с супругою, и
Гости собрались в назначенный час. Евгений Степанович встречал каждого из них у порога, жал руку, обнимал и даже несколько раз прокатил брата на закорках как в былые времена. Одет он был в футболку с растянутым воротом и тренировочные штаны.
За столом много шутили и пели. О былом недомогании Евгения Степановича, старались не упоминать.
Хозяин же стола без устали балагурил. Смех его, веселый и такой молодой разносился по квартире, вселяя в сердца гостей задор и бодрость.
Ближе к концу застолья, старик, впрочем, помрачнел и о чем-то задумался…. Вскоре, встал, и похлопывая родственников по плечу, принялся бочком семенить к своей комнате.
— Ты куда, Женек? — забеспокоилась Марфа.
— Надо. — сурово ответил муж и потусторонняя улыбка озарила его уста.
Ужом проскользнув в спальню, он закрылся изнутри на ключ, но вскоре вышел, красный как помидор.
Марфа ахнула! Старик переоделся в костюм, нацепил зачем-то пенсне в золотой оправе, взгляд имел блуждающий и дикий. Нос его находился в постоянном шевелении, лицо искажала глумливая гримаса.
— Загляну-ка я в СОРТИР! — заявил он, глядя при этом на Марфу, — Авось, найду кой-чего, — и гадко подмигнул.
— Женек… — прошептала старушка, сползая со стула, — Ты чего, Женек?..
— Авось найду! — упрямо буркнул старик, — Найду или нет, я тебя спрашиваю?!
— П-папочка, тебе пло-охо? — растягивая слова на Прибалтийский манер, пискнул сын с другого края стола.
— Евгений! — взвизгнула соседка Варя.
Лишь внучка Дуняша, не мигая глядела на деда. Ей виделся Апокалипсис.
— Так что там, с какашками? — ехидно спросил Евгений Степанович. Штаны его грозно раздувались.
Раздался звон. Это жена Артема гулко упала в обморок, мордою прямо в тарелку.
За столом наступила тишина.
Старик поглядел на гостей с горечью.
— Вот, оно, значит как. — произнес наконец он. На глазах у него выступили слезы, — Значится так… Так вот, живешь с человеком всю жизнь… и ведь не допросишься! — и ровным голосом, не мигая, вперив взгляд в жену.
— Проститутка!
Развернулся по солдатски и бросился в туалет.
Секунды, показавшиеся многим вечностью, за столом царила немая сцена. И вот уже, зароптали, загомонили гости, вскакивали со стульев, бросали салфетки в недоеденные салаты, гурьбой неслись к запертой двери туалета, тесня друг друга, стучали, бухали кулаками в неподатливое дерево, сиплыми голосами молили старика одуматься…
Лишь молчанье было им ответом.
В конце концов дверь вышибли.
И остановились как вкопанные.
Ибо Евгений Степанович повесился.
По брюкам его расплывалось зловещее пятно, а лицо искажала гримаса утробного блаженства небытия.
И тогда, вдалеке, за тридевять земель раздался скорбный вой. То выла Дуняша-ведь ей одной была ведома истина.
Уличный разносчик
По утрам, Олежка бродил по пустым улицам города, загребая ногами пушистый снег. То и дело, он останавливался, разевал пасть и орал: