Да будет Человек (Fiat Homo) (Песнь для Лейбовица, Часть 1)
Шрифт:
– Ты предлагаешь присоединить синьку Лейбовица к остальным, чтобы никто не обратил на твою работу внимания, да?
Френсис покраснел.
– Так-так. Отец Аркос, поди, ничего и не заметит, если даже заглянет сюда. Верно?
Молодой монах отвел взгляд.
– Будь по-твоему...
– В глазах брата Хорнера загорелся огонек.
– Тебе дозволяется в свободное время делать копии со всех синек. Ну а что ты там срисовываешь - не мое дело.
Несколько месяцев брат Френсис копировал древние чертежи из "Меморабилии" и лишь потом осмелился взяться за синьку Лейбовица. Старые
Френсис скопировал древнюю архитектурную схему, потом чертеж какой-то детали, весьма впечатляющей, с геометрической точки зрения, но совершенно непонятно к чему относящейся. Следом - нечто совершенно абстрактное и невразумительное с таинственным названием "Обм. статора мод. 73-А 3-РН 6-Р 1800-РПМ 5-НР ЦЛ-А типа "беличья клетка".
В эту штуковину никак нельзя было засадить белку. Древние были столь хитроумны! Возможно, чтобы обнаружить белку, следовало вооружиться системой зеркал или еще чем-нибудь этаким. Тем не менее Френсис старательно срисовал и это.
Лишь после того, как настоятель трижды застал его за копированием синек (а дважды - посмотрел, чем это он занимается), осмелился Френсис взять из хранения синьку Лейбовица. А ведь миновал почти год. Документ успели подреставрировать. За исключением подписи Блаженного он, увы, ничем не отличался от всех прочих синек.
Чертеж Лейбовица, тоже совершенно абстрактный, был непостижим, во всяком случае для ума, Френсис так долго изучал его, что смог бы нарисовать все это поразительное хитросплетение хоть с закрытыми глазами, однако яснее схема не стала. Сложная система линий соединялась в паутину, сплошь состоявшую из каких-то значков, загогулинок, спиралек, квадратиков и вообще не поймешь чего.
Линии по большей части были горизонтальными или вертикальными, в местах пересечения стояли точечки и кружки; линии огибали под прямым углом значки и непременно заканчивались загогулиной, спиралькой, квадратиком или еще чем-нибудь. Этот лабиринт настолько казался лишенным всякого смысла, что Френсис чувствовал, как постепенно дуреет. Тем не менее он приступил к работе, старательно копируя все детали, и в особенности - коричневатое пятно. Френсис надеялся, что это кровь самого великомученика, однако брат Джерис сказал: это след яблочного огрызка.
Брату Джерису, поступившему в ученики одновременно с Френсисом, доставляло удовольствие подсмеиваться над занятием своего товарища.
– Ну объясни мне на милость, - спросил он как-то, заглядывая Френсису через плечо, - что такое "транзисторная система контроля узла 6-Б", о ученый брат мой?
– Видимо, это название документа, - ответил Френсис, немного сердясь.
– Видимо. А что сие значит?
– Это имя схемы, которую ты видишь перед собой, брат простак. Вот скажи, что значит "Джерис"?
– О совсем немногое, - с дурашливым смирением ответил брат Джерис.
– Не гневайся и прости за тупость. Ты мудро определил содержание имени, указав на предмет, его носящий. Но ведь предмет имеет какой-то смысл, нет? Так что же здесь изображено?
– Как что? Транзисторная система контроля узла 6-Б.
Джерис засмеялся.
– Ах да, чего проще! Как ты красноречив и убедителен. Если имя и есть предмет, то предмет и есть имя. От замены частей равенства оно не изменяется, равно, как и сумма от перемены мест слагаемых. Однако перейдем к следующей аксиоме. Представляют ли сии "слагаемые" какое-нибудь качество? Или уравнение это самодостаточно и выражает само себя?
Френсис покраснел и, подавив злость, медленно начал объяснять:
– Я полагаю, что данная схема выражает некую абстрактную концепцию, а не конкретный предмет. Возможно, древние владели способом записывать полет мысли. Ведь чертеж явно не походит на какой-либо из известных предметов.
– Это уж точно!
– с хохотом подтвердил брат Джерис.
– С другой стороны, возможно, это и предмет, но изображенный столь стилизованно, что для прочтения схемы требуется особая подготовка...
– Или особое зрение, да?
– По-моему, мы реже имеем дело с высокой абстракцией, отражающей ход мыслей Блаженного Лейбовица и, возможно, имеющей трансцендентальное значение.
– Браво! И о чем же думал Блаженный?
– Ясно о чем - о "разработке схемы", - ответил Френсис, позаимствовав это выражение из правого нижнего угла синьки.
– Угу. И к какой же науке следует это отнести? Каков род, вид, качества и особенности сей материи? Или не материи, а казуса?
Френсис счел, что сарказм Джериса становится чрезмерным, решил проявить кротость:
– Взгляни сюда, на колонку цифр. Видишь, над ними написано: "Номера электронных деталей". Некогда существовала материя, именуемая электроникой. Возможно, она была одновременно наукой и искусством.
– Та-ак. С родом и видом разобрались. Теперь давай разберемся в качествах и особенностях. Что изучала эта твоя электроника?
– Это записано, - ответил Френсис, проштудировавший всю "Меморабилию" в поисках хоть какого-нибудь ключа к таинственной синьке. Увы, почти без результата, - электроника занималась электронами.
– Ах, записано. Как интересно. Я столь мало обо всем этом знаю. Скажи, умоляю, а что такое "электрон"?
– Сохранился один отрывок, в котором объясняется, что электрон - это ничто с отрицательным зарядом.
– Как-как? Они умели заряжать ничто? Но тогда, наверное, "ничто" превращалось в "нечто"?
– Видимо, отрицание относилось к заряду.
– Ага, значит, получалось "разряженное ничто". Скажи мне, как разрядить то, чего нет? Знаешь?