Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера
Шрифт:
Лично мне было совсем не трудно „не распространять эти слухи“ (по крайней мере, в Уайт-холле), и хотя, честно говоря, я мог бы жить с этого не один месяц, однако, поскольку настоятельная просьба Хамфри насчет „никому“ практически наверняка включала в себя и премьер-министра, я был вынужден заметить, что мой долг по отношению к „хозяину“ превыше всего остального.
Хамфри попытался было показать, кто в доме хозяин. Встал со стула, вытянулся как генерал на плацу.
– Бернард, я вам приказываю!
– Очень
Поняв, что попал в свою собственную ловушку, он неохотно признал поражение, снова сел, откинулся на спинку кресла и, тоскливо глядя в потолок, спросил, что ему теперь делать.
И хотя сэр Хамфри не обращался лично ко мне, я, тем не менее, счел возможным предложить ему единственное, что на тот момент казалось мне достаточно приемлемым – сделать заявление для прессы с выражением искреннего сочувствия положению безработных. Ведь, собственно говоря, теперь он и сам может в любой момент пополнить их неисчислимые ряды…»
Я сидел в собственном кабинете, погруженный в какие-то важные мысли, когда ход моих размышлений вдруг перебил Бернард.
– Простите, господин премьер-министр, но поскольку вы, судя по всему, в данный момент ничем не заняты, мне показалось, мы могли бы кое-что обсудить, тем более что…
– В общем-то, занят, – перебил я, бросив на него неодобрительный взгляд. – Думаю, ставить ли Кабинет в известность о том неприятном инциденте с прослушкой члена парламента. Как вы считаете: сказать им, что я сказал палате, или сказать им правду?
Ответ моего главного личного секретаря последовал практически немедленно и, что самое интересное, без малейших колебаний.
– Господин премьер-министр, позвольте мне предложить вам следующее: почему бы вам не попробовать вести себя по отношению к членам Кабинета точно так же, как вы бы хотели, чтобы они вели себя по отношению к вам?!
– Да-да, вы абсолютно правы, надо сказать им только то, что я сказал палате. И ничего больше, – не скрывая удовольствия, согласился я и, снова склонившись над кипой бумаг на письменном столе, собирался приступить к внимательному чтению 84-страничного документа о возможных заменах нашей противоракетной ракеты другими, более эффективными и, главное, более дешевыми версиями, когда услышал негромкое, но выразительное покашливание моего главного личного секретаря. Оказывается, он по-прежнему стоял рядом, явно горя желанием поведать мне что-то важное.
– У вас ко мне какое-нибудь дело, Бернард?
– Да, господин премьер-министр, дело, о котором вам следует знать.
Я тут же насторожился.
– Следует знать?
Последовавшие за этим объяснения произвели на меня практически такое же впечатление, как если бы их вообще не было. Почему, ну почему, как только речь заходит о деле, которое «следует знать», они оба, и Бернард, и Хамфри, вдруг становятся патологически неспособными сколько-либо ясно выразить свои мысли? Предпочитая
«Естественно, у меня не было ни малейшего намерения выражать свои мысли сколь-либо уклончиво, хотя ситуация, надо признаться, была довольно напряженной. Собственно, все, что я тогда сказал, заключалось в том, что Хэкеру следовало знать, особенно поскольку сэр Хамфри специально попросил меня не особенно распространяться о специфических особенностях данного особого случая. Кроме того, я напомнил Хэкеру, что ему (Хэкеру) должно быть прекрасно известно об особом отношении сэра Хамфри к тому, что ему (Хэкеру) следует знать самому и что ему следовало знать по мнению сэра Хамфри.
Лично мне тогда казалось, я объяснил все это предельно ясно».
Судя по всему, мой главный личный секретарь имел в виду ту самую радиопередачу с участием сэра Хамфри.
– Ну и как она, Бернард? Очень скучная?
– Вначале да, господин премьер-министр, но затем… затем несколько оживилась. По мере того, как сэр Хамфри становился все менее и менее осмотрительным.
Я не поверил своим ушам.
– Хамфри? Менее осмотрительным? В прямом эфире? Не может быть!
– Видите ли, ему показалось, что интервью уже закончилось и они просто беседуют. Так сказать, неофициально. Ну а пленка продолжала крутиться…
У меня появилось неприятное ощущение. А сердце буквально ушло в пятки.
– И он попался на эту старую как мир уловку?
Бернард молча кивнул.
– Господи, неужели он до сих пор не знает, что открытый микрофон всегда работает?
Бернард попытался встать на сторону своего начальника по государственной службе.
– Вряд ли ему достаточно часто приходилось иметь дело с микрофоном, господин премьер-министр. Особенно в радио– или телестудии.
– Вы уверены? А выглядит так, будто он, наоборот, занимался этим слишком часто… Вы слышали эту пленку?
– Да, копию.
– И что он там говорит?
– Что-то о возможности хоть завтра сократить безработицу вдвое, но у политиков на это не хватает духа.
Эта слова повергли меня в такой ужас, что я даже не рассердился. Просто сидел и молча смотрел на своего главного личного секретаря.
Бернард снова попытался оправдать секретаря Кабинета.
– Он ведь не знал, что их разговор, причем совершенно частного характера, тоже записывается.
У меня в голове вихрем проносились возможные чудовищные последствия этой, мягко говоря, глупейшей выходки, иначе не назовешь. Если «Би-би-си» сохранила оригинал пленки – что, по мнению Бернарда, вероятнее всего, поскольку Хамфри получил ее копию, – значит, уже завтра можно ожидать появления этого материала во всех газетах. Хотя сам он особого беспокойства почему-то не проявлял. Заметил только, что сэра Хамфри куда больше волновала угроза шантажа.