Да, та самая миледи
Шрифт:
– Разве мне полагается знать, что я везу? – развел руками Фельтон.
Узнаю дорогого брата, как был исполненным благих намерений глупцом, так и остался!
– Это верно. И Вы едете в Портсмут?
– Мне надо торопиться. Завтра двадцать третье число и Бекин-гэм отплывает с флотом.
– Он уезжает завтра? Куда?
– В Ла-Рошель.
– Но он не должен ехать! – удивилась я.
Эскадра ведь еще не в полном составе.
– Будьте спокойны, он не уедет, – понял по-своему Фельтон.
Оказывается,
– Фельтон, ты велик, как Иуда Маккавей! Если ты умрешь, я умру вместе с тобой. Вот все, что я могу тебе сказать.
Потому что смерть моя меня ждет, упрямо ждет, не с косой и саваном, одна-одинешенька, а в кружевах, ботфортах и шляпах, разделенная на пять неплохих экземпляров. И Бекингэм будет последней каплей, пробьющей тонкую пленку их нерешимости.
– Тише, мы подходим, – сказал Фельтон.
Лодка пристроилась к боку шхуны и затанцевала в паре с ней на волнах. Фельтон первый поднялся по трапу, подал мне руку, снизу матросы придали мне ускорение, и я свечкой взлетела на палубу.
– Капитан, – представил меня капитану Фельтон. – Вот та особа, о которой я Вам говорил и которую нужно целой и невредимой доставить во Францию.
– За тысячу пистолей, – подтвердил капитан.
– Я уже дал Вам пятьсот, – напомнил Фельтон.
– Совершенно верно, – кивнул капитан.
– А вот остальные, – я подняла мешок с золотом.
– Нет, – к моему удивлению, возразил капитан, – я никогда не изменяю своему слову, а я дал слово этому молодому человеку: остальные пятьсот причитаются мне по прибытии в Булонь.
– А доберемся мы туда? – поинтересовалась я.
– Целыми и невредимыми, – подтвердил капитан. Это также верно, как то, что меня зовут Джек Бутлер.
– Так вот, – сказала я, – если Вы сдержите слово, я дам Вам не пятьсот, а тысячу пистолей.
– Ура, прекрасная дама! – вскричал капитан. – И пошли мне Бог почаще таких пассажиров, как Ваша милость!
Старый хитрый льстец! Очень сложно быть прекрасной дамой после спуска по веревочной лестнице под проливным дождем и бултыхания на утлой лодчонке в море. Прекрасной мокрой курицей еще можно. И все равно приятно.
– А пока что доставьте нас в бухту… – сказал Фельтон. – Помните, относительно которой мы с Вами условились.
Капитан кивнул, и Фельтон повел меня в приготовленную каюту.
Там я облачилась в длинную до пят и глухую, как Бастилия, ночную рубашку явно из пуританского гардероба Фельтона. Овладеть девушкой в такой рубашке куда сложнее, чем штурмом взять Бастилию… Замечательная вещь!
Мокрое платье и белье я повесила тут же сохнуть. Вода сбегала на пол ручьями.
Краснея, как девушка, и прячась за моими мокрыми юбками, Фельтон тоже переоделся в сухое.
Мы сидели, прижавшись друг к другу на узкой корабельной
Фельтон гладил мои волосы и рассказывал, как утром Винтер отправил его в Лондон, а он, вместо того чтобы скакать туда во весь опор, помчался в порт и нанял это судно. Как потом вернулся к замку и начал безумный путь наверх к моему окну. Как втыкая в щели между камнями кладки железные скобы, он, словно паук, передвигался по стене, как добрался таким образом до решетки окна и закрепил лестницу.
Затем он перешел к тому, что сделает завтра. Глаза у него сияли, голова была мечтательно запрокинута вверх, только крыльев за спиной не хватало.
На душе у меня было мерзко и пусто. Я не ангел и не демон, дурных качеств во мне хоть отбавляй, хороших не так уж и много, я никогда не прощаю обид, нанесенных мне, но также я никогда и не забываю добра. Не так уж много мне его приходилось видеть.
Еще четыре часа назад мне было глубоко наплевать на него.
Сейчас я не хотела, чтобы Фельтон шел на верную гибель.
Не хотела!
Я столько делала для государства, почему один-единственный раз я не могу сделать что-то для себя? Пусть этот смешной пуританин останется жить! Бекингэма все равно убьют и без моего участия, слишком многим он насолил. А этот пусть живет, глупый и восторженный солдат-монах. Фанатик!
Фельтон говорил и говорил, а потом стал легко целовать меня в макушку в промежутках между фразами.
– Друг мой, может, Вам не стоит сходить в Портсмуте? – хрустя пальцами, спросила я. – Возмездие никуда не уйдет…
– Не тревожьтесь, душа моя! – светло улыбнулся Фельтон. – Судьбой было предназначено ему пасть от моей руки, для венца мученика я был рожден, как прекрасно сознавать, что моя рука освободит Англию от тирана.
– Конечно, но зачем завтра? Джон, – схватила я его за руку и заглянула в светящиеся глаза, – давайте переждем во Франции, пока утихнет шум от нашего побега, а потом…
– Радость моя, – Фельтон нашел мои губы, надолго припал… – Вы же сами видите, удобнее случая, чем сейчас, не представится. Это Божий знак, Господь осеняет мне путь и говорит: «Иди, Фельтон, иди чадо мое, это твой путь!»
Мне стало плохо.
– Извините, друг мой, – потянула я плащ Фельтона. – Мне надо подышать свежим воздухом. Боюсь, меня укачало.
– Я помогу Вам, – вскочил Фельтон.
– Нет, ни в коем случае. Я немного подышу и вернусь под Ваше теплое крыло, друг мой, ждите.
Обув мокрые башмаки и накинув тяжелый плащ, я вышла на палубу.
Вцепившись в борт, я смотрела на колыхающиеся волны и думала, думала, думала…
Как удержать этого рвущегося к смерти недотепу от визита к Бекингэму? Чем его остановить? Мои доводы его только распаляют.